Ознакомительная версия.
Тихон замолчал и снова шмыгнул носом, на этот раз виновато.
– Думаете, она за меня переживает? – нехотя спросил он.
– Думаю, да, – ответил Федор.
– Я этой Кире никто. И люди вообще ни за кого, кроме себя, не переживают.
– Ты не тех людей знал.
– Я разных знал, – усмехнулся Тихон. Детские интонации совершенно исчезли из его голоса. – Они все или за деньги про других думают, или вообще никак. Финики в приюте вокруг меня суетились, потому что им за это зарплату платят. А отец за мной приехал, потому что это даже для него слишком. Он сам так сказал: это даже для меня слишком. Ну, что мать от меня отказалась. А если б не это, так он бы про меня и не вспомнил.
– Ты в этом уверен? – повторил Федор.
Тихон промолчал.
Федор молчал тоже. Захочет – больше расскажет. Не захочет – зачем спрашивать? Только мучить его.
– Отец любить не умел, – наконец произнес Тихон. – Он мне так и сказал: я про это говорить не умею.
– Так любить или говорить? Это разные вещи.
– А как узнаешь, любит или нет, если не говорит? И тем более когда мать за финика замуж вышла, отец же разрешил ей меня вывезти! Был бы я ему нужен, не разрешил бы.
Это он произнес запальчиво. Но в его запальчивости Федор расслышал неуверенные нотки.
– Обстоятельства этого разрешения я не знаю. Но думаю, ты насчет отца ошибаешься, – сказал он.
– А вы его знали?
«Может, белая ложь кстати придется?» – подумал Федор.
– Нет, – ответил он. – Отца твоего я не знал. Но Кира его знала и любила. А Киру я знаю тридцать два года.
– Ну да! Так ей самой тридцать два и есть, Нора говорила.
– Вот я ее с рождения и знаю. И если она его любила, значит, он того стоил. И человек, которого она любила, не мог не любить своего сына. То есть тебя. Даже если он по каким-то причинам тебе об этом не говорил. Ход моих рассуждений понятен?
– Ага, – кивнул Тихон. – А она вам кто?
– Кто – кто? – не понял Федор.
– Кира.
– Мы с ней, считай, в одной коляске выросли. Родители мою коляску ей отдали, когда она родилась.
Федор вдруг понял, что не может объяснить всего, что связывает его с Кирой. Слишком много их было, этих связей, даже назвать все и то невозможно.
– Я помню, как она родилась, – сказал он. – Она и еще две девчонки, тоже в нашем доме живут и в Кофельцах на даче. Родители наши дружили. Ну вот, девчонки родились, и мама моя меня спросила: «Федя, ты их будешь любить и защищать?»
– И что вы ответили? – спросил Тихон.
В его голосе явственно слышался интерес. Уже неплохо. Незачем ему ненавидеть Киру. И незачем, и не за что.
– Я ответил: любить – не знаю, а защищать буду.
Тихон посмотрел на Федора с восхищением. Впрочем, он и раньше уже смотрел на него с таким выражением, что Федору делалось неловко. Роль верховного божества он на себя никогда не примерял, что бы ни говорила на этот счет Варя.
– Вы теперь Киру от меня защищать будете? – задал новый вопрос Тихон.
Федор расхохотался.
– Я думаю, теперь защищать ее будешь ты, – сказал он. – У тебя это отлично получится, а она будет горда и счастлива.
– Она меня все равно в детдом сдаст.
В голосе Тихона на этот раз не прозвучало уверенности. Он произнес это почти что вопросительно.
– Не сдаст, – сказал Федор.
– Точно?
– Да.
– Я на нее орал, – вздохнул Тихон.
– При случае извинишься.
– Думаете, надо?
– Уверен.
Детские и взрослые интонации то и дело сменяли друг друга в его голосе.
– Я же ей правда никто, – с детской то ли опаской, то ли упрямством повторил он.
– Она любила твоего отца. Это немало.
Федор с некоторым удивлением понял, что говорить об этом ему не хочется. Кира – это его детство, юность, лучшее, что в нем есть. Наверное, потому и неприятно думать, что она любила человека, который по всему кажется чуждым. И за что ей было его любить? Впрочем, это глупый вопрос.
– Вы другой, чем все, – задумчиво проговорил Федор.
– Какой это – другой? С тремя ушами, что ли?
– Уши ни при чем. – Снова появились взрослые интонации. – Для вас то важно, что для других неважно. Я все время про это думал, потому и заметил. – Увидев недоумение у Федора в глазах, Тихон объяснил: – Я думал: что для людей важно? И понял: ерунда одна. Они, конечно, думают, что это не ерунда – деньги там, или машина, или дом на озере, как у мамашиного финика. Но они тупые просто, кто так думают. И я стал записывать, что на самом деле важно.
– Кира мне то же самое говорила, – сказал Федор. – Почти слово в слово, правда! Какой-то у нее тоже список есть. Любить, дружить, доверять, сострадать… При случае сверишь со своим. – Он поднялся с земли и спросил: – Отдохнул?
– Я и не устал, – пожал плечами Тихон. – Что я делал-то?
– Тогда пойдем, – предложил Федор.
– А куда? – спросил Тихон.
На твердой земле к нему вернулось самообладание. Похоже, он не трус, не зря Федор предложил ему защищать Киру.
Вспомнив эти свои слова, Федор удивился: с чего он взял, что ее надо защищать? У Кирки такой характер, что она сама кого угодно защитит, и себя тем более. Но удивление его сразу же и прошло. Он вспомнил, как она плакала, уткнувшись лбом в стену дома, а потом макушкой ему в плечо, и жалость к ней ударила его в сердце так сильно, а главное, так неожиданно, что он вздрогнул.
– Мы в какую сторону пойдем? – не дождавшись ответа, переспросил Тихон.
– Вдоль реки. – Федор поскорее прогнал странные свои ощущения. – Пока будем идти вдоль берега, а потом посмотрим. К вечеру, я думаю, до дому дойдем.
Они прошли по берегу метров триста, когда услышали гул.
– Да… – сказал Федор, задирая голову. – Хорошо, что недалеко от шара отошли. Мог бы я сообразить, что Кирка всех спасателей поднимет.
Вертолет завис над берегом, над шаром, у Федора и Тихона над головами.
– Теперь меня у вашей Киры отберут, – уныло сказал Тихон. – Скажут, я девиантный, и меня должны подготовленные люди воспитывать.
– Ты ее плохо знаешь. – Федор посмотрел на его расстроенное лицо и, положив руку ему на голову, быстро провел ладонью по жестким волосам. – Никому она тебя не отдаст. Да и я не отдам тоже. С какой стати? На вертолете полетишь? – спросил он. – Это же не на шаре, ничего опасного.
– Полечу! – кивнул Тихон.
Лицо его сияло. Может, от того, что полет предстоял безопасный, и на землю, если не хочешь, можно вообще не смотреть, это ведь вертолет, не корзина.
А может, по другой какой-то причине, в которую Федор в силу своей несентиментальности предпочитал не вдаваться.
«Калифорнийская сцена в чистом виде, – подумал он. – Хоть сейчас в учебник».
Когда Варя еще думала, что пробьется в Голливуд, учебниками по актерскому мастерству и просто книжками о жизни звезд была завалена вся их нью-йоркская квартира. Когда переезжали в дом в Нью-Джерси, голливудские иллюзии уже развеялись, Варя закончила курсы ландшафтного дизайна, книжки про кино из квартиры унесла и оставила на лавочке в Центральном парке для свободного прочтения всеми желающими. Но за то время, когда она еще зачитывала Федору целые страницы из этих книг, кое-что он запомнил.
Ознакомительная версия.
