углубилось.
— Именно тогда ты решила, что мужчины — это десерт.
— И ничего больше, — твердо говорит она. — Тем более что они обращали на меня внимание только тогда, когда я была толстухой, источником насмешек и легкой мишенью, или когда я была в форме и источником вожделения. Я не могла им доверять.
Я прижимаю ее голову к своей шее, целую в висок и бормочу:
— Прости.
— За что?
— За то, что сказал тебе в больнице. Я вел себя так, словно то, что делать с беременностью, было моим выбором, а не твоим.
Она на мгновение замолкает.
— Спасибо.
— Черт, не благодари меня. Я идиот.
Чайка летит низко над волнами, кончики ее крыльев скользят по воде. Другая делает широкий ленивый круг над головой, издавая крик одинокой морской птицы.
Наблюдая за ними, до меня доходит, какую ужасную вещь я совершил, приведя Слоан сюда. Сделав ее своей пленницей, а затем завоевав ее доверие. Я как один из тех невежественных защитников природы, которые думают, что держать тигра в неволе для того будет безопаснее, чем жить в дикой природе.
Клетка — не место для дикого существа, какими бы позолоченными ни были прутья.
Что еще хуже, я продолжаю требовать, чтобы она сказала мне, что я могу ей доверять. Как будто Слоан действительно хочет принести какую-то гребаную клятву верности мужчине, который похитил ее с парковки. Как будто в этом был бы какой-то чертов смысл!
Как я только сейчас это осознал?
Я говорю несколько резко:
— Ты сказала мне, что не хочешь, чтобы я задерживал тебя слишком долго. Ты все еще так думаешь?
В молчании я чувствую, как обостряется ее внимание.
— Это еще к чему?
Мне приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем я могу выдавить из себя эти слова.
— Я отвезу тебя домой, если ты этого захочешь.
Слоан переходит на крик.
— Отвезешь меня домой?
— Отпущу тебя. Сегодня, если это то, чего ты хочешь.
Она тяжело выдыхает, полная разочарования.
— Видишь ли, я предвидела, что мне не следовало рассказывать тебе эту историю.
— Я говорю это не из-за этой истории. Ах, черт, может, так оно и есть. Это не имеет значения. Важно то, что я хочу, чтобы ты знала: со мной у тебя всегда есть выбор. Выбор во всем. До сих пор я этого не демонстрировал. Я не хочу быть таким, как все остальные мужчины в твоей жизни. Берущим. Причиняющим тебе боль. Подводящим тебя.
— Уже давно никто не причинял мне боли, — тихо говорит она, ее теплое дыхание касается моей груди.
Но ты мог бы.
Она этого не говорит, но я все равно это слышу. Она уже говорила мне об этом. Я снова разрываюсь между желанием поступить правильно и желанием поступить эгоистично, а именно удержать ее рядом со мной навсегда, что бы она ни говорила по этому поводу.
Я бы хотел, чтобы эта последняя крошечная частичка человечности во мне просто уже умерла, черт возьми. Все было бы намного проще.
Но я имел в виду то, что сказал. У Слоан есть выбор. Я бездушный неандерталец, но для нее я сделаю исключение.
— Я отвезу тебя обратно в Нью-Йорк, если…
— Скажешь еще хоть слово, и лишишься яичек.
Гнев вернулся. Я слышу это в ее голосе, чувствую это по новому напряжению в теле Слоан. Мне нравится, когда мои яйца там, где они есть, поэтому я только снова целую ее в висок и храню молчание.
Некоторое время она занимается бокс-дыханием. В конце концов напряжение покидает Слоан. Мы молча лежим рядом, пока мне не кажется, что она вот-вот заснет.
Затем звонит мой сотовый. Он на тумбочке в ванной.
Слоан поднимает голову и смотрит на меня большими глазами.
— Это он?
— Сомневаюсь, что Казимир позвонил бы так скоро. Оставайся здесь.
Я скатываюсь с кровати и направляюсь в ванную. Когда я поднимаю трубку и смотрю на дисплей, я вижу номер Кирана.
Я высовываю голову из двери ванной, смотрю на Слоан, сидящую на кровати, в ее глазах тревога, и качаю головой.
Она откидывается на матрас, выпуская сильный порыв воздуха.
Я отвечаю на звонок Кирана, затем рассеянно слушаю его, пока отхожу в туалет. Ему нужно разобраться с логистикой. Планы, которые должны быть составлены. Меня ждут сотни различных решений, а еще нет и семи утра.
Желая как можно быстрее вернуться в постель, я уделяю ему десять минут своего времени. Я вешаю трубку, ополаскиваю лицо водой, чищу зубы, затем возвращаюсь в спальню и резко останавливаюсь, когда вижу пустую кровать.
Слоан ушла.
Понятия не имею, как долго Деклан будет говорить по телефону. Я тоже не могу разобрать, что он говорит, потому что все это на гэльском. Поэтому я решаю, что мне нужно подышать свежим воздухом, и одеваюсь.
Когда я выхожу из спальни, он все еще разговаривает в ванной.
Игнорируя урчание в животе, я прохожу через кухню, открываю стеклянную дверь комнаты для завтраков и выхожу наружу. Воздух бодрящий и свежий. Кожу приятно холодит, но не настолько холодно, чтобы загнать меня обратно в дом. Обхватив себя руками, я пересекаю внутренний дворик и широкую лужайку, пока она не сменяется песком.
В конце двора, у высокой живой изгороди из бирючины, Паук стоит на страже.
Наши взгляды пересекаются.
Я поднимаю руку в знак приветствия, затем отвожу взгляд.
Я не разговаривала с ним после инцидента на кухне. Я не разговаривала ни с кем из парней, которые рыщут по территории, даже когда Деклана не было. Я оставалась внутри, запертой подальше от всех глаз, чувствуя себя дурой и злясь на себя за то, что произошло. Что я вот так рисковала их работой и мизинцами. Что я заставляла их не подчиняться приказам, потому что мне было скучно.
Жаль, что это не в моей натуре — играть с огнем. Я знаю, что единственное, что случается, — это когда кто-то обжигается.
Солнце — далекий шар на горизонте, бледно мерцающий, когда оно поднимается над неспокойным морем. Этим утром океан неспокоен. Темные волны с белыми шапочками от сильного берегового бриза.
Я направляюсь прямо к воде.
Я хочу почувствовать ее прикосновение пальцами ног. Почувствовать, насколько вода океана может отличаться от кристально чистой воды озера Тахо, в которой я проводила все лето с тех пор, как научилась плавать в пять лет. Вода была такой чистой, что я могла видеть все до самого дна, когда перегибалась через борт маленькой рыбацкой лодки
