– Давай! – Алик оживился, глаза его загорелись. – А как?
– Спрячем тебя в одном месте. Это совсем рядом, на старой голубятне. Ходьбы два шага. Она выйдет тебя искать и не найдет. А я скажу, что ты убежал. Пошел в кино вместе с Чулпан.
– Ты что? – испугался Алик. – Она же будет волноваться. У нее сердце заболит.
– Не будет. Она же доверяет Чулпан.
– Все равно. Она станет меня ругать. Я никогда без спроса никуда не ухожу. Да и Чулпан достанется.
– Глупости. – Игорь небрежно махнул рукой. – Мы всего-то разыграем ее на полчаса. Потом я сам отведу ее на голубятню, и она увидит тебя. А я всю вину возьму на себя. Давай, соглашайся. Ты мужчина или нет?
– Мужчина. – Алик надулся и выдвинул вперед подбородок.
– Ну вот. Настоящий мужчина должен уметь сидеть в засаде, вдруг ему придется быть разведчиком.
Этот аргумент оказался наиболее убедительным. Алик снова оглянулся на окна, затем решительно кивнул:
– Ладно, давай, я согласен. Только ты долго ее не разыгрывай, чуть-чуть. И сразу скажи, где я.
– За кого ты меня принимаешь? – Игорь пожал плечами. – Я люблю твою маму не меньше, чем ты. Ну, идем?
– Пошли. – Алик нащупал в кармане самолетик, сжал его пальцами и зашагал вслед за Игорем.
Голубятня действительно находилась близко, нужно было только свернуть за угол, на соседнюю улицу. Игорь помог Алику взобраться по шатким ступенькам.
– Располагайся. – Он кивнул на деревянную скамейку, на которой лежал местами дырявый, набитый сеном тюфяк.
Алик послушно сел.
– А голуби где?
– Голубей нет. Улетели. Тебе удобно? Не жестко?
– Нормально. Только… – Алик замялся, не решаясь продолжить.
– Боишься, – догадался Игорь. – Ай-ай-ай, как стыдно. Ты же не Ильясик какой-нибудь, чтобы наделать в штаны. Ну подумай сам, что с тобой может случиться за каких-нибудь тридцать минут?
– Ничего.
– То-то и оно. – Игорь потрепал Алика по щеке. – Все, я пошел. Жди, скоро вернусь с мамой. Увидишь, как она обрадуется.
Алик кивнул.
Игорь начал спускаться вниз. Ступеньки жалобно поскрипывали под его ногами. Алику вдруг ужасно захотелось, чтобы он вернулся. Он уже открыл было рот, чтобы позвать Игоря, но сдержался. В конце концов, верно, он же не Ильясик, а вполне взрослый человек, первоклассник, гимназист. Действительно, что такого страшного, если он посидит тут полчасика? Полная ерунда.
Алик достал из кармана самолетик. Аккуратно протер фюзеляж, в который раз пересчитал крошечные окошки-иллюминаторы. Осторожно потрогал пальцем блестящий, серебряный хвост. Затем поставил самолет на скамейку.
– Внимание. Объявить взлет.
– Есть объявить взлет.
Самолетик качнулся и начал разгоняться. Быстрей, еще быстрей, минуя зазубрины в плохо обструганных досках. Вот уже достигнута нужная скорость.
– Взлет!
– Есть взлет!
Самолет взмыл в воздух. Алик самозабвенно рычал, изображая мотор. Крылья то наклонялись в стороны, то выравнивались.
– Пристегнуть ремни!
– Есть пристегнуть ремни!
…Черная, древняя ворона опустилась сверху на перекладину, поддерживающую крышу голубятни. Постучала носом о перила, деловито поискала у себя в перьях. Затем уставила блестящий, темный глаз на мальчика, ползающего на коленках по заваленному соломой полу. Он то издавал какие-то странные звуки, то выкрикивал короткие, отрывистые слова, то замолкал и заворожено глядел на сверкающий, серебристый предмет, похожий на маленькую птицу, зажатый у него в руке.
Ворона жила на свете не один десяток лет, но такого не видала. Она даже позабыла привычку каркать, молча сидела, приподняв одно крыло и раскрыв клюв. Серебряная птица то взмывала вверх, то камнем падала вниз, ослепительно блестя в последних лучах заходящего солнца.
Ворона посидела еще немного, потом оттолкнулась сильными лапами от перекладины и полетела над поселком, громко каркая.
Динаре отчаянно хотелось спать. Шутка ли – вскочить в пять утра, целый день проторчать в лаборатории, объясняя этим дотошным немцам что к чему. Потом самой везти их в гостиницу, то и дело застревая в пробках, ругаться с администратором, почему-то никак не желающим понять, что иностранцы хотят проживать в номерах по одному, а не по двое или даже трое. Да еще после всего этого не меньше получаса разговаривать по телефону с Кобзей, давая ему полный отчет о том, как прошел день. Тут забудешь, как тебя зовут!
Динара широко зевнула, всматриваясь воспаленными глазами в темноту за лобовым стеклом. Слава тебе Господи, еще каких-нибудь двадцать минут, и она будет дома. Залезет в ванну, примет душ. Напьется горячего чаю с мятой и завалится в постель. Как хорошо, что она живет одна, и никто не станет ей мешать. Приставать с расспросами, включать телевизор.
Сколько себя помнила Динара, она всегда мечтала об одиночестве. В детдоме вся жизнь была на виду – чтобы избежать чужих любопытных глаз ей приходилось прятаться под лестницей, в крошечном закутке, где уборщица хранила ведра и швабры. Там было настолько тесно, что Динара не могла сесть, только стоять, прижавшись спиной к холодной, бетонной стене. Но зато никому и в голову не приходило искать ее там – ни педагогам, ни жестоким одноклассникам, которые вечно дразнили ее дистрофиком и селедкой.
Рядом с ее правой ногой стояло железное ведро, носок левой упирался в щетинистую щетку на толстой палке. Здесь она могла поплакать, беззвучно, проглатывая соленые слезы. Или порадоваться, что бывало значительно реже.
Здесь она впервые вывела в уме уравнение реакции, которую химичка демонстрировала им во время урока. Записать формулу Динара не могла, так как ни ручки, ни бумаги у нее с собой не было. Она повторяла ее про себя до тех пор, пока цифры и буквы прочно не засели у нее в памяти. Так прочно, что на следующий день, когда химичка спросила, кто может составить уравнение по вчерашнему опыту, Динара, даже не подняв руки, выпалила с места всю формулу целиком, на одном дыхании.
Класс затих в удивлении. Сама химичка застыла у доски с мелом в руке. Динару в интернате не любили ни школьники, ни педагоги – слишком нелюдимой, дикой она была. Всегда молчала, улыбалась крайне редко, прилежанием не отличалась, хватала скромные троечки по всем предметам.
Единственным исключением являлась химия. Сначала, когда изучали таблицу Менделеева, ей было скучно. Она по привычке смотрела в окно на интернатский двор, на жиденькую березовую рощицу вдалеке, на грязные облака, бегущие по серому небу.
Потом учительница принесла газовую горелку, колбы, и начались опыты. Тут-то Динару и зацепило. Она во все глаза, не мигая, смотрела за тем, как в колбе с шипением и треском смешивались вещества, кардинально не похожие друг на друга. В воздух поднимался пар, за стеклом переливались всеми цветами радуги волшебные жидкости, казалось, из ничего росли снежно-белые и голубые кристаллы.
