Судя по всему, Сюзанна любила Амелию. Они оживленно болтали на кухне, то надевая очки, чтобы разглядеть какую-нибудь кулинарную деталь, то их снимая. В гостиной, где были родители, они переходили на английский. Мадам Коссет привезла с собой кастрюлю стручковой фасоли и, держа кастрюлю на коленях, чистила стручки. Эдгара не было.
Когда я не смотрела на нее, она смотрела на меня, во всяком случае, мне так казалось, причем смотрела не с озлоблением, а скорее с интересом. А может быть, и вообще не смотрела и мне это только чудилось. Но нет, Сюзанна и Амелия обе принялись меня разглядывать после того, как мы с папой приложили как маленьких Антуана и Труди. Игра шла на влажном глинистом корте, и день был теплый не по сезону. Живот у меня почти прошел. Я знала, что меня будут разглядывать, но молча, без слов.
День был теплый для тенниса, но если сидеть неподвижно, чувствовалась прохлада. Поэтому Марджив осталась с Сюзанной, мадам Коссет и Шарлоттой в комнате, выходящей окнами в сад. Позже она передала мне — мне, а не Рокси — слова Сюзанны. Та сказала: «Какая жалость, что между детьми возникли споры. Поверьте, мне это чрезвычайно неприятно». Это было единственное упоминание о разводе за весь день.
Мы не виделись с Антуаном, моим противником в теннисе, с того дня, когда я напрямую заявила, что Персаны грабят Рокси и всех нас. Теперь мы столкнулись с ним снова, разделенные только сеткой, и у меня было единственное желание — загнать ему в глотку мяч. Чего хотел он, мне неведомо, потому что он улыбался, как всегда, и был вполне симпатичен, хотя курил много, как Шарлотта. Зато подачи он подавал мне мощнейшие, не такие, как отцу. Наверное, следуя идее мужского превосходства, считал, что Честер играет лучше меня, хотя ему под шестьдесят. Мы с отцом сделали их вчистую, но в одиночной игре Антуан победил бы отца. Тот даже потерял одну подачу.
В качестве аперитива Сюзанна подала шампанское. Мои с любопытством разглядывали вещи в комнате и обменивались многозначительными взглядами. «А у вас приятный дом», — обронила Марджив. Рокси метнула на нее недовольный взгляд: ей тоже было стыдно, как и мне. Вскоре вошла Натали, девица из деревни, нанятая прислуживать за обедом, и сказала: «Madame est servie»[135].
Ни прежде, ни потом я не слышала здесь эту претенциозную формулу, рассчитанную на то, чтобы поразить гостей французской изысканностью. Марджив невольно посмотрела на Рокси, словно спрашивая, что делать. Моя мачеха — типичная дама из среднего класса, но в ту секунду, должно быть, она почувствовала себя подавальщицей в коктейль-холле или чем-нибудь еще в этом роде.
Меню тоже было изысканное. Или я несправедлива? Может быть, Сюзанна искренне хотела угостить родителей хорошим обедом? Не могу сказать, что раньше обеды были не столь хороши, но на этот раз еда, начиная с отменной высококачественной гусиной печенки, была просто восхитительна, хотя и подавалась без особых затей. Я начала уже разбираться в гусиной печенке, поскольку ее особенно любит Эдгар. Может быть, в этот момент тетя Амелия тоже подумала о том, что он любит печенку, потому что разговор перешел на Эдгара, и у меня снова скрутило живот. Хорошо бы понять, почему самые простые слова так действуют на мои внутренности, как будто их привязали к веревке, которую я заглотила.
— Где сейчас Эдгар, Амелия? — спросила Сюзанна.
— О, Bruxelles. On dit. Вероятно, так оно и есть. On ne sait jamais[136], — небрежно бросила мадам Коссет. — А я больше не спрашиваю.
— Мой муж в Брюсселе, — обратилась она к отцу. — Он сожалеет, что не может быть здесь. — Относилось ли это ко мне и не было ли здесь скрытой иронии, я не знала.
— Мой брат занимается политикой, — пояснила Сюзанна моему отцу. Антуан что-то сказал по-французски, и Персаны дружно рассмеялись, но тут же смолкли, почувствовав свою нетактичность. Мадам Коссет, видно, тоже оценила шутку.
— Нет, правда, дядя сделал множество замечательных вещей, — добавил несколько смущенный Антуан.
— Мы очень рады видеть вас здесь, мы так огорчены… ну, вы знаете, — сказала Сюзанна Марджив, слегка приподнимая свой бокал.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы пригласили нас, — отозвался Честер. — Приятно познакомиться с тетушками и дядюшками маленькой Женни. Нам тоже жаль…
Он как бы спохватился, поняв, что Рокси могла принять их реплики на свой счет.
Марджив гораздо моложе мадам Коссет и Сюзанны, но я обратила внимание, что ее обслуживают первой как самую старшую за столом. Мне всегда казалось бестактным подчеркивать таким способом возраст женщины, но, может быть, эта сомнительная честь выпала Марджив потому, что она была гостьей? Интересно, она оскорбилась или была довольна? После гусиной печенки возникло еще одно небольшое недоразумение из-за различий обычаев. В качестве главного блюда были приготовлены жареные цыплята, они аппетитно поблескивали поджаристыми корочками, как рекламная картинка в журнале, и от них необыкновенно вкусно пахло, но для моих родителей это были просто цыплята — довольно дешевая еда в Санта-Барбаре.
Обычно рассеянная Рокси тоже заметила растущее удивление на лицах Марджив и Честера и принялась расхваливать цыплят, которые действительно отличались от наших вкусом, ценой, тем, что их выращивают не в бройлерах, а на птичьем дворе.
— Ох, какая вкуснятина, Сюзанна, — сказала она. — Где вы раздобыли таких poulets здесь? Мне бы такого коммерсанта-птицевода. Ведь кулинарное искусство в Париже наполовину заключается в том, чтобы знать, где что купить, правда ведь?
Коммерсант? По этому устаревшему слову я поняла всю глубину ее нервного напряжения, не уступающего моему. Мне было ясно, что обиженная Персанами Рокси тем более старалась понравиться им. Нанеся Рокси обиду, они тем более старались остаться хорошими в ее глазах. За столом царили любовь и согласие, и это путало родителей. Они должны были понять, что им не удастся заманить Рокси домой, но если они и понимали, то не желали сдаваться. С самого приезда они то и дело вспоминали красоты Йосемитского парка или нашего пляжа, рассказывали, как Марджив нашла на нем, как раз напротив авеню Мирамар, похожий на большой пузырь плавательный матрас, выброшенный на берег, и прочие чудеса из волшебной страны Калифорнии. Со своей стороны, Рокси делала все, чтобы Персаны и родители понравились друг другу.
Внезапно обед был прерван. В дверях столовой появилась Натали и рядом с ней потный, виновато улыбающийся мужчина, протягивающий бутылку вина. Антуан встал, мужчина вошел в комнату.
— Месье, простите за вторжение, но мне хотелось вручить вам это в благодарность за то, что вы спасли мою panier[137], — сказал посетитель, разумеется, по-французски.
