- Вот ты где, - мягкий мужской голос вывел меня из состояния отчаяния. - Привет.
Я подняла глаза и увидела Лероя. В бахилах и накинутом поверх пиджака белом халате, он стоял от меня в двух шагах с большой сумкой через плечо.
- Ты знаешь, что с Мироновым?- напрочь забыв о приличиях, спросила его.
- Операция все еще идет. Его привезли в очень плохом состоянии. Пуля прошла насквозь, задев легкое. Врачи делают все, что можно, - с искренним сожалением ответил Лерой.
- Он будет жить?- мелкая дрожь прошла по всему телу. Гена не мог умереть. Только не Гена!
- Я не знаю, Ксюша, не знаю, - понурив голову, ответил мне Лерой.- Но стоять здесь не нужно. Персонал ругается, ты им мешаешь работать. Здесь же не только Миронов. Пойдем, я привез тебе чистую одежду. Переоденешься и я отведу тебя в комнату ожидания. Там уже приехала жена Миронова. Уверен, ей пригодится твоя поддержка.
Лерой подошел ближе, обнял меня за плечи и повел к выходу. В состоянии шока я медленно побрела с ним обратно в палату, неустанно повторяя , как заклинание:
- Гена не может умереть! Не может! Не имеет права!
Мы вернулись в мою палату, где Лерой отдал мне сумку, в которой лежали совершенно новые одежда и обувь моего размера.
- А разве Горский не велел держать меня в одной сорочке? - спросила, забирая сумку из рук Лероя.
- Господи, Ксюша, Горский чуть с ума не сошел, когда узнал. Всю больницу на уши поставил и не успокоился, пока своими глазами не увидел, что с тобой все в порядке. Сегодня же ты едешь домой к отцу, продолжишь лечение там.
- А как же конспирация? Разве не он говорил, что для всех я умерла?
- Мне кажется, сегодня он сам чуть не умер.
Дорога до комнаты ожидания заняла всего несколько минут, но вот открыть дверь и просто туда зайти я не могла набраться смелости долгое время. Там, за дверью сидела Софья Александровна, которая по моей вине могла потерять мужа, а Гришка- отца. Если бы я послушала Гену раньше и уехала с Лешей в Москву, сейчас Гена был бы здоров. Если бы я послушала Соболева и не возвращалась в Россию, Гена тоже был бы в порядке. Если бы я прислушалась к здравому смыслу, а не к глупому сердцу, Черниговский никогда бы не узнал, что я жива, а значит Гена сейчас не находился бы на волосок от смерти. Во всем, что случилось, виновата была только я.
Набравшись храбрости, я все же повернула ручку и открыла дверь. Небольшое помещение с обычными больничными скамейками, широким окном с сероватыми занавесками и автоматом с кофе в углу было пропитано атмосферой боли и мучительного ожидания. Софья Александровна стояла возле окна и пустым безжизненным взглядом провожала капли дождя, скользящие по стеклу. Она казалась безумно уставшей и поникшей. Представить, что творилось сейчас в ее душе, было страшно.
Звук открывшейся двери моментально отвлек женщину от окна и, с надеждой узнать наконец-то о состоянии мужа, она повернулась ко мне. Я боялась увидеть в ее глазах ненависть, разочарование, обиду, но Софья Александровна меня удивила. Заметив меня, она нежно и по-доброму улыбнулась, а потом быстрым шагом подошла ко мне и крепко обняла.
- Ксюшенька, девочка моя, как ты? Как ты себя чувствуешь? Боже, сколько же тебе пришлось перенести, - она гладила меня по волосам, пыталась найти слова, чтобы утешить меня и успокоить.
Как же так? Разве она не должна была злиться на меня и проклинать? Разве она не понимала, что только я - источник ее страданий?
На секунду отстранившись, она осмотрела меня с ног до головы, как до этого делал Горский, и снова прижала к себе.
- Как он? Что-нибудь известно?- мне не хотелось говорить о себе. Мы сюда обе пришли не для того.
- Врачи пока молчат. Не дают шансов, но и не отнимают надежды, - ее голос дрожал, но она из последних сил держала себя в руках.- Гена справится, Ксюша. Обязательно справится! Ему есть ради чего жить. Он не оставит нас. Я верю.
- Я тоже, - я оказалась не такой сильной, как она. Слезы ручьями лились из глаз, отчаянно размывая все предметы и лица.
- Не плачь, девочка моя, не надо! Ну же! Тише, тише!- Софья Александровна продолжала гладить меня по голове.
Я была поражена ее стойкостью и силой. Как она могла, будучи на краю, находить слова поддержки для меня? Как?
- Простите меня! Пожалуйста! Если только сможете, то простите! - глотая слезы, я больше не могла сдерживаться. Я хотела, чтобы она поняла, как сильно я сожалею о случившимся, что я прекрасно осознаю свою вину.
- Ну что ты такое говоришь? Причем здесь ты? Я всегда знала, кем работает мой муж. И давно смирилась, что его служба связана с огромными рисками для жизни. Его призвание, его цель - спасать других людей. Иногда ценой своего здоровья или даже жизни. Иначе он просто не может. Понимаешь?
- Понимаю. Но, все , что с ним произошло, все по моей вине! Если бы не я, он сейчас не лежал бы на операционном столе.
- Ксюша, если бы не ты, - Софья Александровна мягко прикоснулась своими теплыми ладонями к моим щекам и заглянула прямо в глаза.- Если бы не ты, Ксюша, у Гены никогда не было бы дочери. Если бы не ты, его сердце любило бы вдвое меньше. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. И запомни. Навсегда запомни! Никогда не вини себя за чужие ошибки! Ты не виновата ни в чем!
Теперь уже слезы блестели на щеках каждой из нас. Одна боль на двоих. Огромная, раздирающая на части чистая боль. Но пока мы держали друг друга в крепких объятиях, нам становилось немного легче дышать и верить в чудо.
Именно с этой верой в глазах и в сердце, мы встретили врача, который после многочасовой операции, уставший и обессиленный, вошел в комнату и попросил нас присесть.
Он смотрел на нас нечитаемым взглядом, явно собираясь с мыслями, чтобы огласить свой вердикт. А мы его не торопили. Наверно, боялись, что пришел он не с радостными вестями.
Именно тогда, глядя на этого мужчину с проседью в волосах, в белом халате, сидящем напротив нас и сжимающим в своих сильных и могучих руках медицинскую шапочку, я поклялась, что уеду из этого города, из этой страны, из жизни всех дорогих моему сердцу людей, только бы Гена был жив. Больше подобных испытаний мое сердце просто не готово было выдержать.
- Операция завершена. Мы сделали все, что было в наших силах, - врач теребил шапочку, собираясь с мыслями, а мы просто перестали дышать. - От нас больше ничего не зависит, вся надежда на его желание жить. Пока он в реанимации, в тяжелом, но стабильном состоянии. Если сейчас он справиться, то все будет хорошо.
В том, что желание жить у Гены было огромным, мы с Софьей Александровной не сомневались. Он был жив. Он будет жить! Это самое главное!
Именно с этой мыслью я оставила жену Миронова обсуждать детали лечения с врачом, а сама вышла в коридор, где меня ждал Лерой. Одолжив у него телефон, я набрала Реми.
- Ксю, ты решила каждый день менять номер телефона?- Реми, мой милый Реми, если бы ты только знал, что приключилось со мной за эти дни.
- Реми, я сегодня полечу с тобой, если твое предложение все еще в силе, - в трубке повисла тишина, а Лерой рядом изрядно напрягся.
- Ксю, что случилось?- веселый и непринужденный голос друга моментально стал серьезным.
- Я тебе все расскажу при встрече. Ну так как? Можно мне с тобой?
- Можно. Конечно, можно.
65. Не оглядывайся
- Я не разделяю эту затею. Хочешь уехать - уезжай, но не так, - уже битый час Горский пытался меня образумить.
Из больницы в сопровождении Лероя и целой армии отцовских телохранителей меня привезли в дом отца, где буквально сразу Горский начал меня воспитывать. Я даже толком не успела осмотреться, как ни крути, в родительском доме я была впервые.
- Ты не понимаешь! - закипал отец.- Твой Потапов не защитит тебя! Здесь-то от него мало толку, а в чужой стране?
- А кто защитит? Ты? Лерой? Твоя черная армия?- я сидела, как провинившийся ребенок, на краю огромного кожаного дивана, а Горский кругами ходил вокруг меня. - Где же вы все были утром? Почему не защитили?
