Играет, знаю это. Но у меня духу не хватает узнать, на что эти двое способны. И так зашли уже далеко, а значит точно знают, что это сойдёт им с рук.
— А если нет? Ты ведь не думаешь, что вы оба бессмертные? Да и не думаю, что вас отмажет папочка, если вы что-то Лине сделаете.
Но моя уловка не срабатывает, никакого сомнения в глазах, когда она поднимает со стола телефон и держит его в воздухе.
— Хочешь проверить?
Нет. Нет, бл*ть. И как бы мне ни хотелось не идти на поводу этой стервы, у меня нет никакой уверенности, что Рим успел добраться до Лины раньше ублюдка. Ублюдка, которого Лина знает, а значит и не подумает, что он может ей что-то сделать.
Взреветь готов. Эта херня сильнее меня, колбасит так, что в костях отдаётся.
— Говори, — цежу сквозь зубы, упирая кулак в стол, вдавливая его, представляя, что под ним голова кого-то из них.
И наконец Олеся улыбается. Если бы ей не надо было передо мной держать лицо, уверен, что прям хлопнула бы в ладоши.
— Ты должен сдаться, Егор, как есть. С поличной. Клуб, драки, все то, что ты натворил, — начинает с воодушевлением, а потом поднимается на ноги и выходит из за стола, медленно шагая в сторону диванчика с правой стороны. — Ты должен ответить за всё, что сделал. Слишком многое сошло тебе с рук, а таким, как ты, самое место за решёткой. И уж поверь, парой годиков ты не отделаешься.
Мля, усмехнулся бы, если бы мог.
— Отец прокурор, конечно же, об этом позаботиться.
И вот тут она наконец не выдерживает и хлопает в ладоши, понимая, что какой бы там ни был план, он начал двигаться с мёртвой точки.
— Бинго! — она садится на диван и закидывает ногу на ногу. — Ну вот видишь, не такой уж и глупый. Наконец, начинаешь, да, соображать, что к чему идёт?
Лучше бы не соображал. Потому что я реально начинаю понимать, что это было продумано слишком тщательно.
Я выпрямляюсь и поворачиваюсь телом к ней.
— Не слишком ли много усилий, чтобы отомстить за одну разбитую рожу?
Мне кажется, что всё наконец-то сложилось в одну картинку, теперь вообще сомнений нет, почему и когда всё было сделано. Вот только богом клянусь, есть что-то ещё. То, что никак не понимаю.
Потому что даже Олесе не нравится, что я не могу по-прежнему найти всех переменных.
— Знаешь, в чём твоя проблема, Кайманов? Ты одержим. Одержим до такой степени, что не видишь ничего вокруг себя. Ничего и никого, — вот, когда в её голос проскакивают эмоции. Личное, давнее, что сидит в ней ненавистью ко мне. — Честно? Мы так переживали, что вся задумка накроется, стоит тебе увидеть меня или Диму… Да, три года не маленький срок, да и со мной хорошо поработали медики, чтобы убрать последствия моей самой большой ошибки. Но чтобы совсем ничего? Кто на такое способен? Монстр? Тот, для кого все безлики, кроме одной недоделанной святоши, ради которой готов идти по головам и калечить людей.
Я тихо рычу, ничего не могу с собой поделать. Лина неприкосновенна, особенно в таком ключе. Не этой стерве говорить о ней такой.
— Дай угадаю, — говорю на небрежную манеру, прекрасно убедившись, что именно она и выводит её из себя. Особенно, когда я небрежен с ней, что тоже резко становится оправдано. Вот, в чем она заключается: — Мы переспали?
Она зло и сухо смеётся. Неестественно, стискивая пальцы в кулаки.
— Переспали? — шипит, подаваясь вперёд со взглядом чистейшей ненависти. — Я забеременела от тебя! Забеременела! А когда сказала тебе об этом, ты тупо посмеялся надо мной, сказав, что такого быть не может, потому что ты не помнишь меня, а даже если было, то всегда используешь защиту и раскрутить на деньги у меня тебя не получится!
Какого…
Я живо начинаю отматывать время назад, слишком интенсивно роясь в памяти. Мозг буквально вскрываю, пытаясь чёрные дыры вывернуть в картинки.
Три года назад. Свадьба. Мать в клинике…
Чертова вина за то, что испытал облегчение и мне не пришлось делать выбор. Я пил тогда почти не просыхая. Меня тренер даже с ринга снял, потому что не мог контролировать ярость. Я натворил тогда дел похлеще, чем одна мимолётная ночь. Куда похлеще, что до сих пор аукается мне в лице бывшего друга.
«Ты уничтожил её».
Я прикрываю глаза ладонью, долбанный калейдоскоп картинок несётся всё дальше. Это я, это всё я. Из-за меня умерла мама…
— В каком я был состоянии, когда ты ко мне подходила?
Я всё ещё пытаюсь отыскать тот самый момент, просто потому что быть не может, чтобы я упустил такую информацию. Как бы к ней ни относился…
— Какое это имеет значение? — непонимающе спрашивает она, будто я её оскорбляю.
Я её оскорбляю. Всё, бл*ть, финал.
— Большое, твою мать! — ору во весь голос, впиваясь в неё бешеным взглядом. — Ты дура? Подходишь говорить такие вещи и даже не можешь убедиться, что человек адекватен и слышит тебя?
Её защита пробита. Не знаю, какими силами она удерживала то, что вырывается из неё сейчас, ей богу, вполне может спалить меня нахрен к чертям.
— А что бы это поменяло! Ты был бы менее жесток? Или, может быть, не посмеялся бы надо мной? Ну, ты бы что?.. Признал этого ребёнка?
Я даже врать не собираюсь.
— Нет, но…
А она только этого и ждёт. Ещё большой ненависти.
— То-то и оно! Этого ничего бы не изменило! Разве что, денег бы на аборт подбросил!
Это, мать вашу, уже какой-то треш. Зажмуриваюсь и тяну со всей силы за волосы, а потом распахиваю глаза и в отчаянии развожу руками.
— А чего ты ждала? Что переспав с первой встречной, я должен буду на ней женится? Или что? Ты была совершеннолетней, я тебя не насиловал, это был твой чертов осознанный выбор! И разве я был не прав? Я трахал тебя без гандона?
Настаёт её очередь отвечать это:
— Нет, но…
Но я нихрена ей не даю сказать больше.
— И я был единственным, кто с тобой спал? — на этот раз не отвечает, взгляд выдаёт, злостный и острый. Дышать начинает чаще и краской идёт. — Тогда какого хрена ты решила, что вообще беременна от меня? Или ты по принципу, кто последний тот и папа?
Всё, ещё одна плотина взрывается.
— Ну, ты и ублюдок!
— Я? — я смеюсь, громко и совершенно неадекватно. — Ты нормальная? Ты, бл*ть, убила мою мать! Угрожаешь моей девушке! Обманываешь моего отца. И это я ублюдок?
Твою мать… прикрываю глаза. Держи себя в руках, держи… но нет, ни хрена. Прорывает, пинаю со всей дури ножку маленького стола почти у ног этой стервы, что та резко вздрагивает, проглатывая то, что собиралась ответить. И это хорошо, потому что не факт, что я не засунул бы ей в глотку обратно каждое слово.
Вот только её тихое:
— Ты тоже убил мою мать, — резко останавливает меня, приводя уже в какое-то крайнее состояние.
— Что я сделал? — голос дикий, ещё немного и эта дура подпалит мой мозг.
Она мечет в меня взглядом, точно кислотой желает обдать.
— Если бы ты был менее жесток, если бы не обсмеял меня, если бы сказал что-то хотя бы поддерживающее, я бы никогда не сорвалась. Напуганная, униженная, чувствующая себя настолько грязной, я хотела только одного — чтобы не было так больно. Сама не помню, как схватила нож, как младший брат пытался его у меня забрать, но я так свирепо сопротивлялась, что вместо вен было изуродовано лицо… — берёт паузу. Говорить ей сложно, вижу, как выдавливает слова, однако выдержка делает своё, её голос ровный. У меня самого что-то пробирает от холода, что несёт от её интонации. — Когда нашла нас мама, обоих в моей крови, она не поняла, что происходит. Она так истошна кричала, чтобы Дима остановился… — её голос дрогнул. Но даже при этом ей потребовалась секунда, чтобы сглотнуть и взять себя в руки. — Она была больна, её сердце просто не выдержало. Когда приехала скорая, она была мертва, я истекала кровью, а Диме досталось выбирать, кого именно спасать. Так что, да, Егор, ты убил мою мать, убил ребёнка, мою психику и моего брата. Всего парой слов.
Просто. П*здец.
Прикрываю глаза и провожу рукой по лицу.
