по конюшне, и я теряю контроль. Дрожь проносится по моей спине, в то же время с моих губ срывается рычание, я кончаю. Ее оргазм следует за моим, ее киска сжимается вокруг меня, а я все еще продолжаю изливаться в нее. Неистовое желание никогда не расставаться с этой женщиной, никогда не отпускать ее становится всепоглощающим.
― Ты будешь слушаться меня, понятно? Веди себя хорошо, мать твою. Я не могу допустить, чтобы ты пострадала. Ты нужна мне здесь. ― Я выдавливаю слова прямо в изгиб ее влажной шеи, целуя ее и умоляя одновременно.
Руби вздрагивает рядом со мной, все еще приходя в себя от силы оргазма. Я прижимаю ее тело к своему, удерживая нас вместе. Ее руки скользят вниз, ее ладони касаются моей челюсти, после чего она обмякает на мне, и я подхватываю ее на руки.
Это небеса, рай.
Если я никогда не вернусь на землю, я буду счастливым человеком.
Конец гребаной истории.
Руби вздыхает, когда я прижимаю ее к своей груди. Мы лежим на свежем сене, расстелив одеяло, чтобы она не поцарапалась. Я окидываю взглядом ее тело. Великолепное. Сияющее. Облако ее золотисто-розовых волос окутало нас. Внутренняя поверхность ее бедер влажная и липкая. На внешней стороне ее бедра отпечаталась пряжка моего ремня.
Она помечена.
Гордое рычание раздается в моей груди и вырывается наружу. Моя.
Она моя.
― Итак, сколько девушек ты поимел в конюшне? ― спрашивает она с мелодичными, дразнящими нотками в голосе.
― Ни одной, ― резко отвечаю я.
Когда-то это было влажной мечтой подростка Чарли, но единственная женщина, с которой я был в конюшне, ― это Руби.
И я не хочу никого другого.
Она улыбается и еще крепче прижимается к моей груди, словно не может вынести, что между нами есть хоть какое-то пространство. Черт, это чувство взаимно. Когда я смотрю на ее милый профиль, беспокойство сжимает мое горло, как удавка.
Я чертовски хорошо понимаю, что эта упрямая девчонка в моих объятиях сегодня подвергла себя опасности. И все ради того, чтобы помочь нам. Чтобы защитить ранчо. Черт, да половина Воскрешения теперь будет знать, кого остерегаться, благодаря ей.
Я все еще злюсь из-за этого. Этот парень все это время был прямо у меня под носом. Мне и в голову не пришло изучить женщину, которая выложила видео, я просто решил, что она злая, мстительная Карен. Но Руби, моя девочка, догадалась, что это не так.
Теперь фитиль подожжен. Это уже не война, а Армагеддон. Происходящее на ранчо становится все опаснее, и Руби оказывается в самом центре событий. Это наполняет меня такой беспомощностью, что я чувствую, будто тону.
С ней ничего не случится. Я скорее пройду через адское пламя, чем позволю кому-либо причинить ей боль.
― Чего ты боишься, Чарли? ― Мягкий голос Руби отвлекает меня от мрачных мыслей.
Я крепко обнимаю ее.
― Почему ты спрашиваешь?
Она зарывается пальцами в волосы на моей груди, и ясные голубые глаза скользят по мне.
― Из-за того, что ты такой сильный, ворчливый и серьезный, я не могу понять.
Я боюсь каждого дня, когда ты здесь, на ранчо.
― Я боюсь потерять людей, которых люблю. ― Я провожу рукой по ее шелковистым золотисто-розовым локонам. ― А ты?
― Не жить по-настоящему. ― Она зевает, ее голос сонный. ― Но мне кажется, что на ранчо я прожила тысячу жизней. ― Приподнявшись на локте, она смотрит на меня затуманенными глазами. ― Вот почему я пошла к Колтону. Ради тебя. Я обещала тебе помочь.
― Это было слишком рискованно, ― ворчу я.
Если бы Колтон причинил ей вред, в мире не нашлось бы столько денег на залог, чтобы вытащить меня из тюрьмы.
― Я не против рискнуть. ― Она лучезарно улыбается, и еще один зазубренный осколок моего сердца возвращается на место. ― Самый большой риск, на который я когда-либо шла, ― это провести лето здесь, с тобой.
Ее искренность поражает меня. Я сажусь рядом с ней и прижимаю руку к груди, чувствуя ее сердцебиение своей ладонью.
― Я никогда не встречал никого, похожего на тебя, ― говорю я ей. ― Ты так полна жизни и света. В твоей груди стучит настоящее сердце, Руби.
От моих слов ее глаза распахиваются.
― Тебе нравится биение моего сердца? ― спрашивает она с надеждой в голосе.
Взяв ее руку в свою, я подношу ее запястье к губам и целую то место, где бьется пульс. Он быстрый. Почти трепетный.
― Я люблю этот прекрасный ритм. Это лучшее, что я когда-либо слышал.
Я словно подарил ей луну с неба.
Слезы появляются в ее прекрасных голубых глазах.
― О, Чарли, ― говорит она, задыхаясь, и ее припухшие красные губы приоткрываются навстречу моим. Я чувствую это. Мою капитуляцию. И мне, блядь, все равно. Я теряюсь в ее сладком солнечном поцелуе. Потом ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и я снова притягиваю ее к себе, накрывая одеялом.
Проходят минуты, мы лежим рядом, наши сердцебиения приходят в норму.
― Я могла бы умереть, ― яростно шепчет Руби, и в ее голосе звучит странное удовлетворение. ― Я могла бы умереть вот так.
― Эй. ― Нахмурившись, я наклоняюсь, чтобы посмотреть на нее. ― Не смей так говорить.
У меня чувство, будто меня сейчас выпотрошат.
То, как она это говорит…
Я не могу этого вынести.
Прежде чем я успеваю что-то сказать, она вытягивает руки вверх и в стороны, обнажая грудь. Я бросаю взгляд на дверь, не желая, чтобы мои братья вошли и увидели лучшее зрелище во всем штате Монтана.
― Почему бы и нет? Это правда. ― Она прижимается ко мне, целуя мою шею и отвлекая от мрачных мыслей. ― Ты замечательный, Чарли.
Ее нежность, ее уязвимость заставляют меня стиснуть зубы. Я крепко обнимаю ее, прижимая ее голову к своему подбородку.
Боль в груди усиливается.
И я сдаюсь. Сдаюсь всему, что отрицал все это лето, и смотрю в лицо гребаным фактам.
Руби моя.
Это неизбежно.
И она значит все для меня.
Чарли
― Это яблоко идеальной формы, ― объявляет Руби, когда я, хлопнув входной дверью, вхожу в дом, вытирая пот со лба. Она сидит за кухонной стойкой, босая, в белом сарафане, перед ней открытый ноутбук.
Я сначала целую ее, а потом бросаю на столешницу пачку
