образом укомплектован: выпуклые мышцы пресса, не раскачанная до безобразия грудь, рельефные бицепсы и идеальные по форме, как для мужчины, ягодицы заметны даже через костюм, а сейчас…
— Чем могу помочь? — обращаюсь к гордому профилю Марго, взирающей с прищуром на то, чем заняты мужчины. — Нарезка или…
— Всё уже готово.
— Значит, будем накрывать на стол?
— Пусть побудут вдвоем. Игорь со всем справится, а Ромочка ему поможет. Пройтись не хочешь?
Нет! Понимаю, что мать не присущую ей вежливость с огромным рвением транслирует, не жадничая, источает благодушие, унижается, подлизывается, вылезает вон из кожи — вот так желает навести мосты и устранить недопонимание, вернее, старается заштопать рану, которую я раздираю, потому как не хочу о том, что когда-то между нами было забывать. Каюсь — сильно провинилась, но и Маргарита в своем безудержном ожесточении больше не права!
— Погуляем по округе. М? Что скажешь?
— Я устала. Отвечу, что нет желания выходить за территорию. Ноги не слушаются, и я бы с удовольствием прилегла.
— Только десять часов утра, — мать сильно округляет глаза.
— Давайте, пожалуй, разберемся с меню, а потом…
Она отмахивается и отворачивается — свекровь как будто с полуслова понимает, что прежних отношений между нами больше никогда не будет. Из-за того, что произошло на следующий день после освобождения Ромки, мы стали с ней чужими и разорвали случайно обретенную родственную связь. Насилие нельзя прощать ни при каких условиях, какой бы вынужденной мерой оно ни было тогда.
Юрьев заносит над головой топор с длинной рукояткой и резко опускает на заготовленный чурбак, раскалывая напополам одним ударом деревяшку.
— Прости меня, пожалуйста, — она зачем-то повторяет.
По-видимому, этот день мы проведем в крайне слезливом настроении. Надо бы разорвать этот гордиев узел и с чего-то отвлеченного начать. Однако подлавливаю себя на том, что на той же ноте продолжаю.
— За что? — пренебрежением вздёргиваю уголок своей губы и будто удивлением круто выгибаю бровь.
— За наш с тобой последний разговор.
Вот это неожиданность! То есть она сожалеет о том, что высказала, когда поучала неразумную в кафешке и предлагала пойти на гадский шаг, выпотрошив своё нутро в угоду мужу, который всем пожертвовал ради меня.
— Я его уже не помню.
Такая ложь почти профессиональна. Да, за столько лет я отточила мастерство обмана. Намеренно помалкиваю, если становлюсь свидетельницей очевидной глупости, держу марку и не подаю вида, что всё прекрасно понимаю и чуть-чуть сочувствую тому, кто дурость без стеснения проявляет. Вот и сейчас. Я играю и строю из себя кретинку, не помнящую, что употребила в качестве питательного завтрака сегодня. Куда уж мне в памяти удержать то, что произошло несколько недель назад.
— За непрошенные советы, — она, по-моему, настаивает?
— Я к ним не прислушиваюсь. Никогда — до, и уж точно — после.
— За влезание не в свои дела.
Прекрасный лозунг! Марго — искусный, а главное, известный провокатор. Она та женщина, из-за которой в глубокой древности глупые и недоразвитые, а также поддающиеся на провокации мужчины устраивали смертельные дуэли, где погибали из-за какой-нибудь банальщины из разряда: «Дайте мне уйти из жизни, потому что Маргарита предложенный носовой платочек не взяла».
— Я Вас дальше «здравствуйте и до свидания» не пускаю. Вы не пройдёте. Там всё закрыто для таких, как вы. Между прочим, этому Ваш Ромка научил.
— Что? — жалко ухмыляется, пытаясь не вникать, да только ни черта у ведьмы не выходит.
Юрьев способен не обращать внимания на мать! Открылся полезный навык по чистой случайности. Не буду воскрешать условия и время действия, но, если вкратце, то это было так…
— Он ушёл, Марго!
О другом ведь думала, тогда зачем ввернула этот факт?
Задрав повыше нос, но всё-таки прикрыв глаза, гордым и в то же время странно дребезжащим тоном заявляю:
— Мы разводимся. Нам дали время на примирение, которого, оба знаем, больше не будет. Всё решено давным-давно. Это нужно было сделать ещё тогда. Глядишь, Ваш сын на ком-нибудь ещё женился и обеспечил вас покладистой невесткой и внуками, которых Вы бы приняли, записав маленькие души в свой профессиональный актив. Кстати, Юрьев согласился, потому что…
— Я думаю, что он смирился, — с некоторым удивлением в голосе шепчет чего-то испугавшаяся свекровь. — Но ты вполне можешь удивить чем-нибудь этаким.
— Он пообещал, — обращаюсь к ней лицом. — Я же со своей стороны могу пообещать только то, что не отверну. Нас разведут, вероятно, через месяц-полтора. Уж потерпите. Ладно?
— Всё-таки единственный выход? — похоже, кто-то недоволен или бездарно сожаление играет. — По-другому нельзя? Обязательно доводить до крайности? Необходимо вырвать из грудин сердца и продемонстрировать синхронную агонию.
— Маргарита Львовна, Вы что-то путаете, — хочу приправить издёвкой каждое словцо, но голос предательски дрожит, а глаза стремительно влажнеют. — Василиса и Юрьев. Разве не об этом Вы мечтали, кстати, сидя в той кофейне. Подпрыгивали на стуле, пока приводили доводы в пользу того, что сын мог бы попробовать с другой. Я согласилась с этим вариантом и дала ему добро.
— Что? — подбивает воздух подбородком. — Добро? Сожалею, что не ошиблась. Вот так злость застит глаза? Вот так ненавидишь его за то, что не был с тобой рядом? Вот так мстишь и наказываешь? Ты же разрушаешь собственное счастье! Господи, как же тяжело с такой упрямицей. Оля-Оля…
С ума сойти! Она реально, что ли, ни хрена не догоняет или старается, как можно побыстрее умыть ручонки, чтобы уже на финишной прямой нашего супружества, как говорится, оказаться ни при чём, но лишь воскликнуть:
«Я здесь лишь для того, чтобы рядом постоять. А вы о чем подумали?»?
— Сменим тему, — злобно скалюсь и снова занимаю позицию смотрящей за тем, чем заняты отец и сын.
— Решила сдаться?
— Если Вы не возражаете, то запросто могу нарезать салат: помидоры, сладкий перец, огурцы, зелёный лук, чеснок, петрушка и укроп. Что скажете?
— Скажу, что ты слабачка, Юрьева, — сквозь зубы цедит мама. — Что ты неадекватная баба! Что ещё?
— Не стесняйтесь, — прихватываю сложенный на спинке стула фартук, — недолго осталось, Марго. Потерпите девку, не выдерживающую бешеный темп жизни в сильном, уверенном и гордом семействе. Я верну свою фамилию, чтобы…
— Он за тебя…
— Я об этом не просила, мама, — молниеносно перебиваю, чтобы не слышать о жалком подвиге, о котором я хотела бы забыть. — В тот день Ваш любимый сын просто тешил своё самолюбие и подтверждал право сильного, право человека, наделенного огромной властью и носящего на поясе табельное оружие. Юрьеву нанесли оскорбление, когда посягнули на святое, он, не задумываясь о последствиях, наказал обидчиков, а потом понёс заслуженное наказание. Я помню,
