Он задрал у Катюхи юбку и сжал ее ягодицы.
— Давыдов! — придушенно вскрикнула она ему в губы и еще ожесточеннее повела борьбу с ремнем. Рома впечатался губами ей в шею, прижал Катюху к себе, прямо к ноющему месту, и на секунду замер, давая себе передышку.
— Катька…
Она ткнула его в грудь.
— Ты изверг, Давыдов, — пожаловалась обвинительно. — Специально такой ремень нацепил? Чтобы я просила тебя его расстегнуть?
И совершенно не было стыдно даже за такую развязность. Ромкины руки по-прежнему хозяйничали у нее под юбкой, и Катя безумно хотела забраться ему в джинсы. Переступить наконец эту грань, которая отделяет чужих и своих. Ромка давно стал своим, и она могла позволить ему что угодно. Почему же он ее не пускал?
— Попроси меня, Кать, — шепнул он ей на ухо так, что по телу пробежали мурашки. — Доставь удовольствие.
Она вцепилась в его рубашку и зажмурилась. Кажется, никогда еще не просила. Но после признания в любви это уже игра на понижение.
— Дай мне потрогать тебя, Ром, — умоляюще пробормотала она, но тут же ущипнула его за бок. — Иначе я не знаю, что с тобой сделаю!
Рома усмехнулся: да, это почти победа.
— Не очень-то похоже на просьбу, Сорокина, — заметил он, и, лишь одну руку вынув из-под Катюхиной юбки, резким движением расстегнул ремень. — Но я не привередливый. Пользуйся.
Он думал, что следом она займется пуговицей? Как бы не так. Катюха просто сунула ладони ему в джинсы и блаженно зажмурилась. Она не знала, что там Ромка нашел в ее ягодицах, но его были… очень даже ничего…
— Теперь сам раздевайся, — до невозможности довольно заявила она. — Я занята.
Однако обыграть Давыдова неожиданно оказалось непросто.
— Отлично, — сдавленно, но еще весьма бодро проговорил он. — Значит, не будешь мне мешать.
С этими словами он накрыл рукой Катину грудь и осторожно, через ткань бюстгальтера, погладил. Второй рукой он по-прежнему стискивал ее бедро, и Катя задохнулась от сладкого удовольствия. Подалась к Ромке, подставляя губы, и он с жаром затянул ее в долгий, глубокий поцелуй. Его пальцы на ее груди становились все настойчивее, и Катя не сдержала первый короткий стон. Вытащила-таки руки из Ромкиных джинсов, стянула с него через голову рубашку — расстегивать все эти пуговицы не было никаких сил — вжала ладони в гладкую обжигающую спину. Рома подцепил лямку бюстгальтера…
…и они оба вздрогнули от громкого незнакомого голоса:
— Есть тут кто-нибудь?
Катя изумленно закрутила головой, ничего не понимая. Рома застонал и уронил голову лбом ей на плечо.
— Кать, прости, я клинический идиот! Я забыл запереть дверь в магазине.
В его голосе было столько вины и разочарования, что Катя даже расстроиться не сумела из-за того, что им помешали в такой момент.
— Я подожду, пока запрешь, — ласково шепнула она и, обхватив его за голову, сладко поцеловала в губы. Увидела вопрос в блестевших глазах и следом коснулась губами влажного лба под черными волосами. — У меня еще тьма вопросов к тебе, Давыдов, и я не уйду, пока не проясню их все! — со счастливой улыбкой проговорила она, и Рома, кое-как натянув вывернутую рубашку, вывалился в торговый зал.
Там неспешно разглядывал полки с дисками мальчишка лет двенадцати. Услышав шаги, он повернулся и с любопытством осмотрел Рому. У того против воли прилила к лицу краска: кажется, этот шкет весьма правильно определил причину его отсутствия.
— Здрасте, дяденька, — без тени смущения поздоровался он. — А чего это у вас закрыто? Я раньше всегда в это время приходил, и всегда открыто было.
— Чего тебе? — скрипнул зубами Рома: у него не было ни одной лишней секунды на разговоры.
Шкет пожал плечами.
— Новинки бы посмотреть, — протянул он. — Что у вас свеженького есть? И расскажите подробненько про каждую, а я подумаю, что взять лучше.
Рома хмыкнул: шкет явно решил его потроллить. И можно, наверное, было просто взять его за ухо и вывести за дверь, но Рома не хотел портить настроение ни себе, ни шкету. Он вытащил из-за прилавка три диска с новыми играми, а потом поставил на телефоне таймер на одну минуту и положил трубку перед мальчишкой.
— Если до звукового сигнала свалишь из магазина, игра за мой счет! — предложил сделку он. Шкет воззрился на него неверящими глазами, но Рома тыкнул в экран с оставшимися тридцатью девятью секундами.
Мальчишка оказался из понятливых. Моментально прочел названия и, схватив самую левую коробку, почти со свистом вылетел из магазина. Рома отключил раздавшийся сигнал и запер дверь. А потом и жалюзи опустил: черт с ней, с дневной выручкой, пусть Гарик из его оклада вычтет.
Большего выигрыша, чем Катюха за стеной, у Ромы все равно никогда не будет.
Он достал из ящика презерватив из тех, что были на продажу, сунул его в карман джинсов — и тут глубоко вздохнул, успокаивая неожиданное волнение. Он свалил в такой момент, что Катюха запросто могла теперь передумать. Или перегореть, пока он шкета выпроваживал. Или осмотреться вокруг и без лишних сантиментов оценить, в кого превратился Ромка Давыдов. А похвастаться в чужой комнате два на два было нечем.
Он стиснул кулаки и еще раз выдохнул. Вперед, Давыдов, в атаку! Терять все равно нечего. Все, что мог, ты уже испортил.
Всего пять шагов от кассы до комнаты. Рома заглянул внутрь.
— Кать…
Она напрыгнула на него почти с разбегу. Обвила ногами бедра, прижалась всем телом, впилась ему в губы, сжигая сразу все глупые мысли. Рома подхватил ее под ягодицы, вталкиваясь в собственную комнату. В голове зашумело, и тело откликнулось разом.
Все полетело в сторону. Катин бюстгальтер, юбка, Ромина рубашка вместе с джинсами. Они вжимались друг в друга, соприкасаясь кожей, притираясь ею, распаляясь от взаимного жара, захлебываясь в совершенно новых ощущениях. Руки, губы, сплетение ног, слишком жаркий танец языков. Кто кого изучал, кто кого присваивал — было непонятно и не имело никакого значения. Они дышали в унисон, они задыхались в одном пламени, и торопились, как будто боялись новой помехи, и совершенно не могли остановиться. И Катя тянула к себе, и Рома так ее хотел, и то ли страсть, то ли просто любовь оборвала все пути к отступлению…
— Ромка!.. — огромные Катюхины глаза вдруг стали еще больше и задрожали в первом познании. Рома вцепился в простыню всеми десятью пальцами, заставляя себя притормозить.
— Очень больно? — вытолкнул сквозь пересохшее горло он. Катя дышала коротко, тяжело — совсем не так, как за секунду до его вторжения, но ноги, скрещенные на его бедрах, не ослабляла. Рома вжался губами в ее щеку, успокаивая то ли Катюху, то ли себя.
— Нет… Почти нет… — срывающимся голосом отозвалась она и еще крепче сомкнула руки на его плечах. — Я так хотела тебя, Ромка, так хотела…
Какая-то совершенно дурная фраза вырвалась в ответ раньше, чем Рома успел ее обдумать:
— Больше не хочешь?
Катя хлопнула густыми ресницами. Если она сейчас пошлет его, то будет совершенно права.
Рома зажмурился и ткнулся ей в плечо.
— Я двинусь, если скажешь, что не хочешь. То есть… не сейчас, а вообще…
Катя чуть пошевелилась под его тяжестью. Он не представлял себе, какие глупости говорил. Да ничего на свете не было лучше, чем вот это вот ощущение его в себе. И на себе. И так близко, так рядом…
— Болван, — счастливо прошептала она. — Теперь еще сильнее хочу.
Жаркие, опьяняющие поцелуи стали лучшей наградой за искренность. И неприятная, саднящая боль словно бы растаяла в нарастающем снова жаре. Катя задышала глубже, чувствуя, как в тело возвращается желание.
Она провела подрагивающими ладонями по Ромкиной спине, остановилась чуть пониже поясницы. Он едва ощутимо напрягся.
— Скажи, что мне сделать, — попросил глухо и убрал с ее лба прилипшую прядь волос. Катя поскребла ногтями по его ягодицам и закусила губу, почувствовав, как от его совсем легкого движения стало приятно между ногами.
— Ром, а мы можем… ну, еще попробовать? Хоть немножко?
