понятнее.
– Сломала лапку, – со вздохом сообщает девчонка, кивая на свою любимую строптивицу. – Но деда сказал, обязательно заживёт, – кивает своим же словам, опять вздыхает, опустив взгляд на повреждённую перемотанную конечность, и осторожно гладит раненную по левому крылу. Та, как ещё одно моё небольшое открытие, не только не сопротивляется, но, кажется, даже довольна. А я не хочу, чтобы довольной тут была лишь одна курица. Ласково треплю свою собеседницу по макушке, присаживаясь перед ней на корточки, также показательно серьёзно осматриваю птичку.
– Обязательно заживёт, – улыбаюсь ей в ответ приободряюще, как итог своего нехитрого осмотра.
– Ага, – радостно подтверждает Лиззи, затем о чём призадумывается. – А ты к нам приехала? – косится на запакованный свёрток в моей руке, внутри которого рамка. – Или только на Бравом покататься? – подозрительно щурится.
Ни то, ни другое, если уж на то пошло…
Но разочаровывать ребёнка – последнее дело.
К тому же:
– Не совсем, – лукаво усмехаюсь, поведя плечом, изобразив подобие загадочности. – Но и для тебя у меня тоже кое-что есть. Пойдём, – зову с собой, выпрямляясь.
Веду её к оставленной мной машине. Когда покидала салон, пребывая больше в своих греховно-отрешённых мыслях, нежели в реальности, и шла на ферму, сразу с собой не стала ничего брать, потому что не была уверена, что удастся встретить девочку, вот и оставила там. А последующий восторг в детских глазах – самая лучшая для меня награда.
– О-о… спасибо! Я люблю пироги! – загорается порцией радости её личико, стоит ей распознать в моём даре съедобное.
Первый из кусочков, уложенный в специальный контейнер, она тут же запихивает себе в рот, довольно причмокивая, даже не жуёт толком, проглатывает целиком, да настолько резво, что мне остаётся лишь невольно усмехаться и радоваться тому, что видимо, в самом деле съедобно. Курице, к слову, тоже достаётся. На этот раз по инициативе девочки, а не потому что у нас тут птичка-воровка.
– Деда тоже угостить не забудь, – подмигиваю, пока она старательно жуёт второй кусок. – В качестве “спасибо” за данные вами яблоки, – добавляю в качестве негласного прощания и возобновляю своё дальнейшее шествие.
Оно для меня и так нелёгкое.
Хватит затягивать.
И…
Нет.
Не получается.
Врезаюсь в воздух. Запинаюсь на ровном месте. Забываю, как надо дышать. Стою, цепенею, не могу идти дальше. Ровно в тот момент, когда поворачиваю на дорожку, ведущую к центральному входу в дом, и понимаю, что путь совсем не свободен.
Там… Кай.
А он ведь сам ещё даже не замечает меня.
Но как контрольный мне в голову…
Эва
Мужчина сидит на крыльце, на последних ступенях. На нём та же одежда, что и вчера. Скулы тронуты следами отросшей щетины. В его руках – открытая бутылка водки, которую он лениво покручивает между пальцев, пребывая в своих сумрачных мыслях. Ещё две такие же бутылки стоят поблизости. Пока не распечатанные. Самое противоречивое: глядя на него, какая-то нелепая часть меня с облегчением выдыхает при мысли о том, что он пока не успел ко всему прочему их приговорить.
Можно подумать, от этого будет легче!
Не мне – так точно…
В последнем я утверждаюсь, стоит ступить всего шаг.
Опять будто на невидимую стену налетаю. И опасаюсь пошевелиться вовсе, когда Кай, подобно самому опасному хищнику, медленно и обманчиво плавно поднимается, двинувшись мне навстречу, прожигая своим пристальным тёмным взором, полным… даже и не знаю чего, столько всего и сразу я вижу в нём, что не поддаётся описанию и осознаю за те жалкие толики мгновений, пока моя душа позорно уходит в пятки от жгучего желания бежать без оглядки.
– Кай, я… – срывается с моих уст.
Что это? Жалкое оправданием? Просьба притормозить? Не знаю. Не уверена. Ни в чём. В голове всё путается, стоит его пальцам сомкнуться на сгибе моего локтя. Он ведь ни звука из себя не выдавливает. Просто тянет за собой в сторону, огибая дом с той стороны, с которой я ещё не заходила.
Куда мы идём?
Зачем?
Эти, и ещё тысяча не один вопрос, роятся в моей голове, сдавливаемые очередным подступающим приступом паники.
А я ведь сама на ферму являюсь. Сама остаюсь в его доме прошедшей ночью. По собственной воле его жду. Вот. Дождалась. Сама даже, выходит, к нему пришла. Добровольно.
Но теперь это совсем не кажется хорошей идеей…
И даже тот факт, что пока он меня тащит в неизвестном направлении, оглянувшись всего раз, я замечаю прячущуюся за деревом Лизии, очевидно, проследившую за мной и теперь проявляющей свою самую основную черту – любопытство, и чьё присутствие, очевидно, Кай обнаруживает раньше меня…
Едва ли это достаточно веское оправдание его ледяному молчанию, не предвещающему ничего хорошего.
Недалеко мы уходим. Там, с другой стороны здания – глухой забор, как мне прежде и виделось. Но с небольшим нюансом. Есть калитка. Небольшая, укромно спрятанная разросшейся живой изгородью из дикого винограда. За железной, слегка лязгнувшей при открытии дверцей – ещё одна тропа. Не такая явная и ухоженная, как на территории самой фермы, ей определённо редко пользовались, а возможно и не пользовались очень давно. Пока мы идём по ней, я пару раз запинаюсь, жалею, что нацепила каблуки и юбку в попытке обрести подобие душевного равновесия и хотя бы внешне выглядеть достойно. Не падаю, конечно. Кай держит за локоть крепко, не позволяет отступить от него дальше, чем на шаг. Под конец фактически тащит. Оставляет стоять лицом к себе. Спиной к… обрыву. На самом его краю. Как символ того, насколько же зыбка сейчас грань, у которой я живу и едва держусь на ногах.
Вот же…
Дерьмо!
Там, внизу – крутой склон, торчащие отовсюду ветки, сильное течение, острые камни и очень-очень высоко.
Если оступлюсь хотя бы на пару дюймов…
Упаду…
Каблук, например, соскользнёт.
Неспроста почва под шпильками начинает расходиться широкими трещинами под силой непрошенной тяжести.
И тогда я точно упаду…
Уж лучше надо было дождаться, когда Кай остынет!
Не приближаться к нему даже на расстояние в пушечный выстрел!
Повременить, пока не будут с таким гневом кипеть в нём эмоции.
Я ведь даже не имела ни малейшего понятия, как он вообще оказывается здесь, а значит не существует никакой предыстории и хотя бы намека на то, чего приходится ждать. По словам Тео, его никак не должны были отпустить. Невозможно. Тогда… как так? Почему? И не позвонил ведь, оказавшись на свободе. Не сообщил. Сюда пришёл. В своё личное царство, где живёт исключительно тьма и всё то самое плохое, что возродилось в
