хочется, чтобы она понимала. Люблю. Люблю. И мне уже откровенно насрать, сколько у нее там мужиков было, и что она пережила.
Сейчас, здесь, ее глаза, губы, лицо, окрашенное каплями моей крови, кажутся самыми настоящими, самыми правильными. И что бы не случилось дальше, знать, что есть в мире человек ее любящий, она должна.
Если, конечно, поверит. Потому что глаза из злых становятся почти безумными, она кусает мою губу. Да так сильно, что мне становится уже не до шуток, она ведь так и оторвать может. Резким движением переворачиваю ее, чтобы она села на меня и толкаю рукой вверх подбородок, чтобы из-за дискомфорта отпустила. И теперь она сидит на мне, задыхается, в какой-то момент хочет слезть, но я хватаю за бедра. Не даю.
— Ничего не ответишь?
Она молчит, долго так, напряженно, а потом наклоняется, и я впитываю запах крови, пота и ее собственного запаха, который не спутаю ни с чем. И вся боль в теле разом проходит, словно она льет на него бальзамом. Именно такие ощущения возникают, когда она слизывает кровь с губы и тут же целует.
В голове не остается мыслей, только желание, чтобы это сношение языком не прекращалось. Чтобы она вот так же обнимала ладонями мое лицо и не сопротивлялась, когда поглаживаю ее спину. Снова переворачиваю, уже не разрывая поцелуя, забираюсь рукой под подол платья, ласкаю ноги в чулках, поднимаюсь все выше, совсем теряюсь в пряном удовольствии, что дарят ее губы, что дарят глаза, так и не закрывшиеся. Словно ей надо запомнить этот момент, сфотографировать глазами и никогда не забывать. Иначе как объяснить, что мы потерялись во времени, а ее руки уже расстегивают мне ремень.
В какой-то момент пульс во всем теле становится одним сплошным шумом в голове, словно звон в ушах после выстрела. Но самое главное — это жажда поскорее снять лишнее и соприкоснуться важным, словно сейчас произойдет извержение Везувия, и мне нужно успеть познать все, что может мне дать жизнь. Пальцы покалывает, губы горят, глаза слезятся, но я продолжаю задирать подол отвратительного платья, языком не давая Алене отвлечься. На то, как рву корсаж на груди, чтобы наконец ощутить тело в полной мере, как рву ее трусы, чтобы наконец погрузиться в тесное горячее нутро.
И я почти это сделал, Алена сама помогает мне, как вдруг все тело поднимается в воздух, а сквозь звон в башке я слышу рев отца. Не сразу, но постепенно его голос становится отчётливее.
— Свадьба! Невеста одна! Брата украли! А ты как животное на полу совокупляешься?! Ты совсем страх потерял?
— Так тебя волнует, что я трахался на полу как животное? Ален, пошли в постель… — пьяно хмыкаю я, и только потом осознаю все, что сказал отец. Мелисса уже помогает Алене подняться. В проеме двери мелькает лицо жены Черкашина. По телу проходит ледяной ток, и я вскакиваю.
— Что значит брата украли?! Мама, Сережа же на сборах!
— Они закончились два дня назад, — говорит жестко отец и, бросая взгляд в абсолютно бледную мать, объясняет. — Мы не хотели поднимать панику. Я уже собираю нужную сумму.
— Сколько они затребовали?
— Два миллиона. Это уроды из компании «Мэлис», — выплевывает отец, а меня уже потряхивает.
— Почему ты не отменил свадьбу! Почему я не знаю об этом! Значит та из-за рейда угроза была реальной! Они отомстили! Алена, твое предчувствие не подвело, — хватаюсь на волосы, смотрю на Алену, но та кажется мертвой. Еще и кровь по всему платью не добавляет живости. Она вздрагивает, замечая мой взгляд, быстро себя осматривает, бежит к шкафу. И взяв оттуда шмотье, закрывается в ванной, чтобы переодеться. А я тем временем повторяю вопрос.
— Почему я ничего не знаю?
— Потому что ты должен думать не о том… О своем сыне я сам позабочусь. Я уже сказал, все решено. Сейчас отвезем деньги, потом сразу за Сережей.
— Я с тобой! — подскакивает мама, но отец ее останавливает.
— Мне там только твоей истерики не хватало. Никто не паникует. Никита идет к гостям извиняться за разгром, что он устроил, Мелисса сидит, не шевелится, я еду за сыном, а Алена…
— Алена поедет с нами, — подает голос Василиса Черкашина и идет к двери ванной. — Думаю, так будет лучше.
— Отлично. Все знаю, что им делать. Тогда за дело, — говорит отец, почему-то сейчас не вызывающий у меня ничего кроме презрения. Самое важное — внешние приличия, а то, что сына могут убить, насрать. Но самое главное, что это все моя вина.
— Это я виноват. Эти рейды. Хотел быть героем и не подумал…
— Потому что подумали за тебя, — появляется из ванной Алена в джинсах, футболке и с пучком на голове.
— Ты о чем? — не понимаю, к чему она клонит.
— Знаешь, где лучше всего спрятаться, чтобы не нашли? — отвечает она, поднимает злосчастную синюю папку и свой рюкзак. — На самом видном месте.
В комнате повисает напряженная пауза, которую нарушает раздраженный голос отца.
— Алена, времени нет на твою философию выживания.
— А спешить нам некуда, Юрий Вячеславович. Ведь, если вы не отдадите приказ убить Сережу, ему никто ничего не сделает.
— Алена, — голова начинает болеть, и я уже ору. — Что ты несешь!?
— Вася, приглашение на свадьбу с собой?
— Да, конечно, — недоумевает Черкашина и лезет в свою сумочку для ключей и того самого конверта. Протягивает Алене, и в какой-то момент мне кажется, я ослеп, потому что отец словно хочет сорваться с места и вырвать его из рук. Но вот он уже у матери. И она качает головой.
— На что смотреть?
— На название компании, разумеется. «Мэлис» с перевода на русский Мелисса, но кто будет смотреть юридическое название благотворительной организации? Люди слепы…
— Я не верю… — выдыхает Мелисса, поднимая на Алену взгляд, пока ее руки дрожат.
— Юрий вас очень любит. Наверное, поэтому все, что имеет, называет вашим именем. Даже организацию, занимающуюся перевозкой детей в Европу. Это логично. Не можешь побороть — возглавь, да?
Дыхание замирает, в голове происходит взрыв. Я моргаю, пытаясь осознать произошедшее. И я бы не поверил никогда, если бы отец вдруг не бросился на Алену в порыве ярости. Но возраст тоже берет свое, и моя реакция оказывается быстрее.
Удар приходится отцу в нос, а Вася прижимает Алену к себе и уводит из комнаты. И теперь мне стыдно смотреть ей в глаза. Потому что она поняла то, что давно должно было прийти в голову мне.
