крик, и это напоминание, в котором я действительно не нуждаюсь, что нам нужно двигаться.
Я бы хотела, чтобы мы могли подольше оставаться запертыми в этом маленьком пузыре. Что я могла бы оставить этого нежного, веселого Деймона при себе, может быть, даже поработать над раскрытием еще немного того, что он скрывает. Но сейчас не время.
— Нам нужно двигаться, — неохотно говорю я ему.
Я пытаюсь выскользнуть из его объятий, но мне не удается далеко уйти, потому что его пальцы запускаются в мои волосы, и меня тянет вперед, пока мой нос почти не касается его.
Есть миллион вещей, которые он хочет мне сказать, я почти могу прочитать их в его глазах. Но он сражается с каждым из них, черт возьми.
— Это всего лишь я, — выдыхаю я. — Ты можешь говорить что угодно.
— Я-я… — он заикается, заставляя мое сердце сжиматься.
— Пойдем со мной в душ? Я не готова закончить…
Он моргает, и мои слова замолкают, страх режет мою грудь, как ножи.
В ту секунду, когда его глаза снова находят мои, я понимаю, что момент окончен. Его маска вернулась на место.
— Ты права. Мы должны подготовиться. Они будут ждать нас.
Он отпускает меня и откатывается, садясь на край кровати с опущенными плечами в знак поражения.
— Прячься от них, если придется, Деймон. Но не от меня, пожалуйста. Я умоляю тебя.
Следует тишина, и это разрушает меня.
Пытаясь сесть, я смотрю на его спину, наблюдая за контролируемыми движениями его дыхания.
— Ты понятия не имеешь, о чем просишь, — зловеще говорит он, прежде чем подняться на ноги.
— Думаю, что знаю, — возражаю я, разочарование делает мои слова резче, чем я намеревалась. — Я видела твое худшее, и я все еще здесь, Деймон. Я все еще пытаюсь.
Он останавливается у двери, его пальцы сжимаются вокруг ручки, готовый сбежать.
— Тогда, возможно, тебе действительно нужно подумать об этом. Потому что любой здравомыслящий человек не стал бы.
— Деймон, я— Но уже слишком поздно. Он уже ушел, и какая бы сторона его ни была, которую я испытала прошлой ночью, исчезла вместе с ним.
27
ДЕЙМОН
Остальные все еще собирали свое барахло, когда я схватил свою сумку из типи, которое делил с Калли и Алексом, и побежал к своей машине.
К сожалению, побег прошел не так гладко, как я надеялся, потому что, прежде чем я успеваю скрыться в тени деревьев, до меня доносится голос.
— Братан, подожди.
Я останавливаюсь, понимая, что он просто погонится за мной, если я попытаюсь продолжать.
— Ты уже уходишь? — спрашивает он, как только оказывается передо мной.
Я смотрю вниз на сумку в моей руке, задаваясь вопросом, было ли это недостаточно очевидно.
— Мне нужно вернуться, — холодно говорю я.
— Останься поесть, а потом я вернусь с тобой, если хочешь. Составлю тебе компанию.
— Если под этим ты имеешь в виду, чтобы можно было пилить меня по поводу школы и прочего дерьма, тогда нет, у меня все хорошо.
— Что, если я просто хочу потусоваться со своим братом? Разговоры и прочее дерьмо.
— Мне нужно вернуться, — повторяю я как идиот. — У меня есть работа, — добавляю я, надеясь, что обещание моей учебы избавит его от моего дела.
— Ди, не делай этого, — умоляет он.
— Делать что? — спрашиваю я, хотя знаю, что он умоляет меня вести себя нормально, чтобы поддержать меня.
— Уходить, как будто ты здесь нежеланный. Это чушь собачья, и ты это знаешь.
— Это не то, что сейчас происходит. Мне просто нужно—
— Вернуться. Да, я получил эту гребаную памятку. — Он пинает ногой камень, и тот улетает в лес, прежде чем столкнуться с деревом.
— Ты хотя бы попрощался с Калли? — он спрашивает так, как будто знает, насколько глубоко это задело бы.
— Какое это имеет отношение к чему-либо? — лаю я, все больше и больше подозревая, что Калли, возможно, просто права.
Это будет моя собственная вина, если он узнает. Я был неосторожен. Глупый. Избитая киска, зависимый, чертовски ошеломленный. Называйте это, как хотите. Но когда она близко… Черт возьми.
— Вы двое просто выглядели довольно уютно этим утром, вот и все.
— Ах, да? Как, я уверен, вы двое выглядели вчера утром, когда меня здесь не было. Осторожно, брат. Ты весь позеленел.
Его зубы сжимаются, а челюсть тикает от моих слов.
— Пошел ты, чувак. Я все еще просыпался с моим членом, приятно прижатым к ее прекрасной заднице.
Одна только мысль об этом вызывает, прилив ярости по моим венам, и мои кулаки сжимаются по бокам.
— Я надеюсь, тебе понравилось дрочить в душе на это воспоминание, — усмехаюсь я, прежде чем развернуться и промаршировать сквозь деревья.
— Ты слабак, Деймон. И гребаный трус. — Это слово ударяет меня прямо в грудь. Я борюсь с желанием вдохнуть воздух, который мне нужен, поскольку я рассматриваю возможность того, что он и Калли обсудят это. — И я не удивлен, что папа не хочет, чтобы ты был в его команде прямо сейчас. Ты гребаная обуза.
Потребность развернуться и ударить его прожигает меня насквозь. Мне требуется вся сила воли, которой я обладаю, чтобы просто продолжать идти, в то время как его насмешки снова и снова повторяются в моей голове.
Хуже всего то, что они правдивы.
Алекс знает это. Я знаю это.
Черт возьми, даже Калли, блядь, знает это.
Так какого хрена она все еще пытается со мной?
Я думаю о ее предложении принять с ней душ, раздеться догола и, наконец, отдать ей всего себя, и сильная дрожь пробегает по моему позвоночнику.
Я действительно трус.
***
Я направляюсь домой, но, когда я подъезжаю к перекрестку, на котором я должен повернуть направо, чтобы вернуться в город, я обнаруживаю, что поворачиваю налево.
Это опасный шаг, о котором, я знаю, я, вероятно, пожалею, но пока я чувствую себя таким… уязвимым, это единственное место, куда я могу пойти. Дом сейчас не самая лучшая идея, а Калли все еще не вернулась с остальными, так что это мой единственный вариант.
Я просто должен надеяться, что она дома.
Я ничего не помню о путешествии после принятия решения приехать сюда, и мне приходится делать двойной дубль, когда я выезжаю на подъездную дорожку и глушу двигатель.
Я без колебаний открываю дверцу машины. Теперь я сделал свой выбор, и, несмотря на то, что я сомневаюсь в нем, я знаю, что не могу отступить. В конце концов, она, наверное, уже видела меня.
Я обнаруживаю, что был прав, не прошло и двух секунд, как открывается входная дверь.
— Деймон, — счастливо поет мама, ее улыбка яркая и широкая, несмотря на очевидное истощение, запечатленное на каждом дюйме ее лица.
Она раскрывает мне объятия,
