в себя, зная, что это место будет моим убежищем недолго. Здесь я нашел спасение. Я нашел работу.
Я нашел семью.
Но пришло время мне вернуться домой, к моей настоящей семье, к людям, которые разделяли мою кровь и имя. К людям, которых я бросил во имя свободы.
Кандалы сомкнулись вокруг моих лодыжек при мысли о том, чтобы собрать свои вещи и покинуть свой дом. Железные наручники обхватили мои запястья.
Но я бы научился терпеть их. В память о папе я бы нашел способ носить эти цепи.
Дверь позади меня открылась. Я поставил последние несколько бутылок на место и повернулся, чтобы поприветствовать своего клиента с тряпкой для пыли в руке.
— Добр…. Пета?
— Привет. — Она помахала рукой и прошла через зал, осматривая бар по мере приближения.
— Что ты здесь делаешь? — Я отбросил свою тряпку.
— Я хотела проверить, как ты. Вчера нам не удалось поговорить.
Пета разыскала меня после похорон. Я стоял с Хейзел и Ксавье на кладбище. Ветер дул сильно, кусая нашу кожу, так что мы недолго задержались у папиной могилы.
Пета была одной из немногих на службе, кто был мил с моим дядей. Она приветствовала его и Хейзел с улыбкой, которая значила для меня больше, чем она могла представить. Затем она выразила мне свои соболезнования и обняла меня со слезами на глазах.
— Милое местечко. — Пета выдвинула стул напротив меня и села.
— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?
Она кивнула.
— Мне кока-колу, пожалуйста.
— Без льда? — Пета всегда ненавидела лед в своей газировке.
— Ты помнишь.
Я пожал плечами.
— Ты единственная женщина в мире, которая предпочитает теплую газировку холодной.
— Я не возражаю против холода. Я просто не люблю лед.
Я наполнил ее стакан, отказавшись от соломинки, потому что она их тоже не любила. Затем я поставил его на стол и обошел бар сбоку.
Она осталась на своем месте, когда я обнял ее и устроился на табурете рядом с ней.
— Как ты держишься? — Спросил я.
— Я должна была спросить тебя об этом.
— Я в порядке.
— Нет, это не так.
— Хорошо, — признал я. — Нет, это не так.
Ее темные глаза встретились с моими.
— Когда-то давно ты разговаривал со мной. Ты все еще можешь.
— Когда-то давно.
Пета была тем человеком, которому я доверял, когда злился на кого-то в школе, или расстраивался из-за оценки, или злился из-за судьи на баскетбольном матче. В обычных школьных проблемах она была моим доверенным лицом.
Но я никогда не говорил с ней о том, что имело значение. Я никогда не делился своим желанием покинуть резервацию или своей потребностью увидеть мир и вырваться на свободу. Тогда она понятия не имела, насколько сильно я чувствовал себя подавленным и загнанным в ловушку, даже будучи подростком.
С настоящими проблемами, С настоящими чувствами я обращался к Ксавье.
И Софие.
За те дни, что я провел с Софией, я рассказал ей о себе больше, чем Пета когда-либо знала.
Вот только Софии здесь не было, а Пета была.
Найдем ли мы дорогу обратно друг к другу, когда я перееду домой в резервацию? Не было никаких сомнений, что маме это понравилось бы. И моим сестрам тоже.
— Мама хочет, чтобы я переехал домой. — Я ждал реакции, но она просто уставилась на меня. — Так что, думаю, я перееду домой.
— Ты этого не хочешь.
— Да, — пробормотал я. — Я не знаю. Но все остальные хотят этого. И не говори мне, что ты не в этом лагере.
— Хотела бы я видеть тебя чаще? ДА. Я не собираюсь лгать. Хотела бы я, чтобы между нами все наладилось? ДА. Мы оба это знаем. Но тебе когда-нибудь приходило в голову спросить, чего я хочу? Ты не единственный человек, который хочет определенных вещей в жизни.
Я моргнул, ошеломленный ее резким тоном. Пета никогда не злилась на меня. Ни разу.
— Я, э-э… ты права. Извини. Чего ты хочешь?
— Я хочу дом и семью. Я хочу, чтобы мои дети жили рядом со своими бабушкой и дедушкой. Я хочу остепениться и жить простой жизнью с мужем, который к тому же является моим лучшим другом. Раньше я хотела этого с тобой, потому что ты хороший человек, который всегда был добр ко мне.
Ее плечи опустились вперед.
— Когда-то давно ты был мужчиной моей мечты. Я слишком долго цеплялась за эту мечту. Пришло время отпустить ее.
— Я не хотел причинить тебе боль.
— Я знаю. Ты не сделал ничего плохого. Как бы ни было приятно возложить на тебя какую-то вину, я не могу винить тебя за то, что ты следуешь зову своего сердца.
— Я ценю это.
— И как бы то ни было, я думаю, что было бы ошибкой, если бы ты переехал домой.
Я вздохнул.
— Я должен.
Мой отец умер.
— Тебе там не место, Дакота. — Пета положила руку мне на предплечье.
— Я знаю. Но где? — Мой голос дрогнул, мои глаза искали ее ответа. — Где мое место?
Оно было не в Ларк-Коув. Не в резервации. Мне действительно нужен был кто-то, кто сказал бы мне, потому что я чертовски уверен, что не знал, где мое место прямо сейчас.
— Со мной.
Шепот эхом разнесся по бару.
Я развернулся, ища голос, который слышал во сне последние два месяца. Я нашел источник прямо за дверью. София. Стоя почти на том же месте, где она стояла в первый раз.
Ее волосы были распущены, длиннее, чем месяцы назад. Она завила концы, и они свились до талии. Ее глаза были полны слез.
Слезы по мне.
И на ней снова были эти чертовы зимние ботинки. В октябре.
Я скучал по этим чертовым ботинкам.
— Прости меня. — Пета встала со своего места и наклонилась, целуя меня в щеку. — До свидания, Дакота.
Я бросил на нее быстрый взгляд, когда она уходила, но в основном сосредоточился на Софии.
Ее глаза не отрывались от моих, даже когда Пета прошла мимо нее и вышла за дверь.
Когда в баре остались только мы вдвоем, я нарушил молчание.
— Что ты здесь делаешь?
— Твой отец умер.
— Мой отец умер. — Мое горло горело, как будто кто-то провел раскалённым железом по моему языку. Я повторял эти три слова в своей голове в течение нескольких дней. Ни разу они не слетели с моих губ.
До тех пор, пока София не вошла в бар.
— Мне очень жаль, — тихо сказала она.
На этот раз слезы наполнили мои глаза.
Папа сказал бы
