— Он прав, — вздохнула Кэт, — отец всегда был злым хамом.
Глаза медсестры округлились, она заставила себя улыбнуться.
— Отлично. Доктор будет здесь через минуту и поговорит с такими замечательными людьми, как вы. — Она сдвинула рукой шторы и ушла. Но они тут же раздвинулись, так что Кэт подумала, что медсестра что-то забыла.
В маленькое помещение вошел доктор, и сердце Кэт остановилось. Похоже, вслед за отцом ей тоже понадобится помощь кардиолога. Она увидела высокого, красивого, темноволосого доктора, который держал историю болезни пациентов и перелистывал страницы.
Кэт едва смогла выдавить:
— Райли?
— Привет, — опять пробормотала Нола.
Райли поднял невероятно синие глаза на Кэт. И в эту секунду она почувствовала, что ей снова шестнадцать, она в его объятиях, смеется и душа, ее распахнута настежь. Но она моргнула, и мираж развеялся, она смотрела в глаза уставшего мужчины в белом халате со стетоскопом на шее и бейджем «Райли Боланд, доктор медицины».
— Он поправляется, — сказал Райли.
Их взгляды встретились. Все исчезло, остался только этот взгляд. Райли отвернулся прежде, чем Кэт смогла понять, что мелькнуло в его глазах. Сожаление? Желание?
Вирджил засмеялся:
— Нет, вы посмотрите, Ромео и Джульетта.
Райли повесил историю болезни на крючок на перила кровати и проигнорировал комментарий.
— Итак, Вирджил. Вы будете принимать кардиотоническое средство, а мы сделаем несколько анализов. Возможно, вам понадобится катетеризация, чтобы разблокировать артерии. Точно мы узнаем завтра. — Райли с деловым видом повернулся к Кэт: — Желаете ли вы помочь ему устроиться в палате?
Кэт вдруг почувствовала слабость. Она встала и подала знак Ноле, что пора уходить. Ни за что на свете она не станет заниматься обустройством отца в палате или терпеть этого холодного незнакомца с таким знакомым именем на бейдже.
— Думаю, мать лучше справится с этой работой. Нам надо возвращаться в город.
— Ее здесь нет, Кэтрин.
Что-то в голосе отца заставило ее похолодеть. Она посмотрела на него, пытаясь разглядеть в его глазах, почему его голос прозвучал так странно. Но ничего там не увидела.
— А куда она ушла? В кафетерий?
Ответом на ее вопрос стала абсолютная тишина. Кэт заметила, что Райли поднял подбородок и задержал дыхание.
— Это зависит от твоих взглядов, я полагаю, — ответил отец. — Но я еще не слышал, чтобы кафетерий предлагали как альтернативу загробной жизни. Пока знаю только ад и рай. Впрочем, если бы я мог выбирать, я бы выбрал рай. Но ведь мы со Всевышним еще не рыбачили вместе, так что я могу ошибаться.
Казалось, земля ушла из-под ног. Или весь мир перевернулся. Кэт была счастлива, что почувствовала руку Нолы на своей спине.
Так вот оно что. Та холодная ночь, когда мать насыпала мелочь в ладонь и проводила за порог собственную дочь, как будто та была надоедливым свидетелем Иеговы, была их последней ночью. И ничего не исправить. И ничего не вернуть.
Нола попыталась проводить Кэт обратно к стулу:
— Может, ты посидишь минутку?
Кэт отдернула руку и шагнула к Райли. Она посмотрела на него и в ярости спросила:
— Когда? Как?
— Около года назад. У нее был рак.
— Мы уходим. — Кэт направилась к шторкам. Она держалась из последних сил, чтобы не зарыдать. Да она скорее умрет, но не позволит этому мужчине увидеть ее слезы.
Ее мать умерла. Она слишком поздно приехала домой. Райли окликнул ее:
— Кэт, постой, пожалуйста!
— Пусть идет, — услышала она голос отца. — Ты же знаешь, она могла и вовсе не приезжать.
Наступил вечер. Лил дождь, и дул холодный ветер. Кэт куталась в воротник куртки, пока шла по кладбищенской тропинке, стараясь ровно держать фонарик, луч которого выхватывал из темноты один могильный камень за другим.
Кэт нашла большой, странной формы камень из белого мрамора, буквы на нем появились будто из тени.
«Бетти Энн Кавано, любимой жене и матери…»
Кэт наклонилась ниже, ее пронзила внезапная боль. Она вдруг услышала беспомощный крик, но он звучал только в ее голове. Ни звука не вырвалось из ее полураскрытого рта. Ей было слишком больно, никакой крик не смог бы выразить ее горе и сожаление. Ее мама умерла. Ее мама лежит в земле, под этим странным уродливым камнем, который высек для своей жены Вирджил, будто навеки указав ей на ее место.
Нола похлопала Кэт по спине.
— Мне так жаль, дорогая. Очень жаль.
Все внутри Кэт перевернулось. Она покачала головой.
— Кэт, давай укроемся от непогоды. Пойдем, Кэт. Пожалуйста. Мы можем вернуться сюда утром и оставить цветы.
Кэт не шелохнулась. Она щелкнула фонарем, который купила в «Товарах для дома» в Элкинсе, засунула его в карман куртки. Она посмотрела вверх, на небо, серые облака тянулись по бесконечному черному полотну. Она подумала, что если бы сейчас умереть, тогда ее окружила бы черная пустота, и больше ничего…
Мать Кэт закрыла сетчатую дверь.
— Извини, Кэтрин.
— Ты выгоняешь меня из дому, потому что я беременна или потому что сломала идиотскую скульптуру жены губернатора?
Уголки губ матери дрожали.
— Это самый большой его заказ с тех пор, как он уехал из Нью-Йорка.
Кэт не могла поверить своим ушам.
— Мама! Он же изменял тебе с ней в студии. Тебе что, все равно?
— Я никогда не задавалась вопросом о поведении твоего отца и сейчас не собираюсь. Будет лучше, если ты уйдешь, я сама с ним разберусь.
У Кэт прихватило живот от злости. Она не могла выговорить ни слова. Мать пытается избавиться от нее! Отец — лживый и жестокий человек, который не любит свою жену и дочь. И никогда не любил. Ей казалось, что ей не на что опереться, что земля ушла из-под ног. И она осталась совершенно одна. С ребенком под сердцем.
— Так что, мама, я могу идти?
— Ну да. — Руками, которые ее не слушались, мать со скрипом открыла сетчатую дверь и засунула в ладонь Кэт комок смятых купюр, пытаясь скрыть, страх под виноватой улыбкой.
— Иди к своей тете Рите. Она знает, что ты придешь. Позвони мне утром, когда отец уйдет на первое занятие, и мы вместе что-нибудь придумаем, хорошо? А теперь иди.
Кэт уставилась на деньги, зажатые в руке, потом на худое лицо матери и ее запавшие глаза. Она всегда догадывалась об этом. Бетти Энн Кавано выбирала между мужем и дочерью. Долго выбирать не пришлось.
— Мне гак холодно, Нола, — пробормотала Кэт. — Вдруг стало так холодно.
Нола взяла ее за руку, сжала и повела Кэт прочь.
— Конечно, ты замерзла. Мне тоже холодно. На улице холодно, да к тому же мы промокли насквозь. Пошли отсюда.
Кэт неподвижно застыла в кресле и смотрела на камин. Нола принесла ей бокал вина и взглянула на бумажные платочки, которые грудами лежали на коленях Кэт и на полу около ее ног.
— Прости меня, я такая неряха, — сказала Кэт, боясь взглянуть на подругу.
— Глупости. Просто ты пережила потрясение.
Кэт шмыгнула носом.
— Спасибо, что пошла со мной туда. Мне надо было это увидеть.
— Понимаю.
— Спасибо, что не оставила меня.
Нола уже была на кухне и чем-то бряцала.
— Дорогая, я сделала то, что ты делала для меня миллион раз — каждый раз, когда я хандрила и разводилась. О, а помнишь, когда мы обнаружили, что Джои продал драгоценности моей бабушки Тутти через Интернет? Я, должно быть, проплакала две недели. — Нола вернулась к камину. — Сказать по правде, мне нравится, что я в кои-то веки могу о тебе позаботиться.
Кэт улыбнулась.
— Хочешь, чтобы я осталась с тобой ночью? Чтобы мы дали Мэдлин реальный повод для сплетен?
Кэт рассмеялась. Она проплакала несколько часов, и звуки ее собственного смеха удивили ее.
— Но ты ведь будешь в порядке, — улыбнулась Нола.
Кэт кивнула.
— У тебя было две мамы, и ты потеряла обеих. Это ужасно.
Кэт снова кивнула, потом взяла еще один бумажный платок.
— Но ты не можешь чувствовать вину, ты ведь не знала, что она больна?
Кэт вытерла нос и моргнула.
— Я могла позвонить.
— И то правда.
— Или написать.
Нола кивнула:
— Ну да, ну да.
— Или постучать в их чертову дверь! Но я обиделась, и ушла, и не желала иметь ничего общего с родителями!
— Это так, — сказала Нола.
Кэт потянулась за следующим платочком и засмеялась:
— Что за ирония — я обнаружила, что мать умерла. Единственное, чего я хочу, это поговорить с Филлис, но она тоже умерла!
Нола придвинулась поближе:
— Я, правда, скучаю по ней.
— Она была удивительной женщиной, правда? — Кэт высморкалась. — Она подобрала меня — незнакомого человека с улицы! И даже ни о чем не спросила! Она подарила дом мне и моему ребенку.
Нола снова кивнула.
— Мне кажется, что она была такой удивительной, чтобы компенсировать нелюбовь моей родной матери!
