Марка поражало врожденное чувство прекрасного, присущее Винченцо, которое позволяло ему безошибочно выделять самые выдающиеся произведения архитектуры Рима и восхищаться ими. А его патриотические чувства могли поспорить только с личным героизмом. И лишь благодаря сдержанности Винченцо во время брифинга с дядюшкой Марка, генералом Тимоти Берном, Картрайт получил награду, которая должна была по праву принадлежать его другу.
Марка снова прошиб холодный пот, едва в памяти всплыли события, происшедшие тогда на заминированном поле близ Анцио.
— Это сделал сержант, сэр.
И вот тут-то Винченцо встал на защиту чести Марка и солгал:
— Нет, сэр, это майор пробрался туда и вытащил раненых.
— Майор Картрайт?
— Да, сэр, майор Картрайт, сэр.
Марк не поверил собственным ушам и промолчал, как бы подтверждая тем самым слова Винченцо. На самом же деле генеральский племянник проявил себя как самый последний трус. Невольная ложь только усугубляла его вину.
Сержант тогда получил смертельное ранение, и лишь потому, что повиновался приказу Марка. Зачем, Господи, зачем он отдал этот приказ? Ведь если бы он сначала подумал, сейчас все было бы иначе. Его не сковал бы жуткий, непростительный, парализующий страх, а Винченцо не пришлось бы проводить его, взяв, как ребенка, за руку, через минное поле, нащупывая ногой почву.
Винченцо неловко шевельнулся во сне, и Марк вернулся к страшной действительности.
— Ладно, приятель, — произнес он вслух, — я тебе задолжал, и теперь надо платить по счетам.
В конце концов у него юридическое образование. Но в сложившейся ситуации это даже хуже, чем кровавые царапины на лице Винченцо.
Быстро наклонившись, Марк подобрал с пола изношенные туфли и разорванные трусики Сесилии и положил их на старинное кресло. Затем он вылил на голову друга целый кувшин ледяной воды.
— Черт побери! — взревел моментально проснувшийся Винченцо. — Прекрати! Ты что, рехнулся, приятель?
— Сукин ты сын! Рехнулся-то как раз ты, а не я. Неужели не понимаешь, в какое дерьмо вляпался?
— Ты это о чем? Что-то я не понимаю.
— Сейчас поймешь. Одевайся и побыстрее, — резко велел Марк, поднимая Винченцо на ноги. — Как ты думаешь, Сесилия сможет вспомнить адрес?
Винченцо вдруг охватил ужас.
— Н-не знаю, но все бы отдал, чтобы она не вспомнила. — Он растерянно провел рукой по лицу и невольно вскрикнул: — О черт, как больно!
— М-да, ситуация хуже некуда.
— Слушай, у меня все лицо горит…
— Давай-ка пошевеливайся, — мрачно сказал Марк. — Приведи себя в порядок, пока сюда не пришли. Потом будет поздно.
— Что, черт возьми, они смогут мне сделать? Я американец, офицер армии Соединенных Штатов. Они и пальцем не посмеют до меня дотронуться.
— Ой ли? Не сомневайся, дотронутся, да еще как! — оборвал его Марк, горько усмехнувшись. — В скором времени сюда пожалуют вовсе не итальянские полицейские. Приготовься к худшему — это будут наши.
— Что?! Военная полиция?..
— Ты так ничего и не уразумел? Соберись, парень, и внимательно послушай, что я тебе скажу, — жестко приказал Марк.
— Да, я слушаю.
— Ни в чем не сознавайся, понял? Ничего им не говори. Я доступно выражаюсь? В ответ на все вопросы требуй адвоката, это твое право.
— Господи! — простонал Винченцо. А что будет, если они припрут меня к стенке? Что со мной сделают?
— Военный суд будет, вот что.
— Боже мой… — Винченцо обхватил руками голову. — Пройти через такую войну, и все для чего? Чтобы быть арестованным своими же ребятами.
— А тебя никто и не будет арестовывать, дружище. Тебя просто расстреляют, — негромко произнес Марк.
— Что ты сказал?
— Я не брошу тебя в беде. Сделаю все, что в моих силах. Черт бы все побрал, парень, я обязан тебе жизнью.
— Хорошо, что ты об этом еще не забыл, — протянул Винченцо. — И что же можешь теперь посоветовать?
— Кажется, я придумал, что нужно сделать. — Марк забарабанил пальцами по спинке кресла. — Ты на ней женишься.
— Я? На ней? — слабым голосом повторил Винченцо.
— Вот именно, ты — на ней. Свадьба положит конец всяким обвинениям в изнасиловании.
Сесилия с испугом смотрела на американца, одетого в военную форму.
Мачеха восседала в ее ногах на широкой кровати, гордо, с достоинством распрямив плечи, отчего беременность Маруччи стала еще заметнее. Американец опустился на стул, стоящий рядом с кроватью, и достал стетоскоп.
— Меня зовут доктор Абрахамс, Сесилия. Не бойся, я не сделаю тебе больно.
Девушка слабо замотала головой.
— Обещаю, я сделаю все, чтобы не причинить тебе боль. Ты мне веришь?
Она промолчала.
Маручча презрительно фыркнула:
— Бедняжка уже получила свою порцию боли от американцев!
— Если хочешь, Сесилия, закрой глаза. Так для тебя, наверное, будет лучше.
Издав долгий, прерывистый стон, она подчинилась и плотно закрыла глаза.
— Как зовут того человека, который сделал с тобой это?
— Винченцо.
— А фамилия?
— Не знаю. — Она покачала головой и пододвинула руку со сжатым кулаком ближе к доктору.
В свою очередь доктор Абрахамс отложил в сторону стетоскоп и взял в обе руки ее судорожно стиснутый кулак.
— Ты позволишь мне посмотреть, что у тебя тут?
Она молча кивнула.
Медленно, осторожно, словно снимая бинт с раны, он отогнул один за другим ее сжатые пальцы. На покрасневшей ладошке лежал клок черных волос.
— Это его?
— Да, — пискнула она.
— Хорошо. — Абрахамс открыл медицинский саквояж, достал оттуда чистый бинт и завернул в него вещественное доказательство. — Это нам очень поможет, теперь мы обязательно его найдем. Ты умная девочка, что не выкинула это.
— Он живет в том же доме, где работала моя мама.
Доктор Абрахамс вопросительно повернулся к Маручче.
— Ее мать умерла, — поспешно пояснила та. — А я — вторая жена ее отца, поэтому теперь меня можно называть ее мамой.
Сесилию передернуло от этих слов.
— Скажите, синьора Тортелли, вы можете сказать, где находится этот дом?
Маручча назвала адрес.
— Простите, я на минуту вас покину. В моем джипе есть полевой телефон. Я позвоню и сообщу нашим людям, где его искать.
Доктор Абрахамс вышел, но вскоре вернулся и прямо с порога сказал:
— Он немедленно будет арестован. За ним уже выехали.
— Он хотел дать мне шоколадку, — хриплым голосом проговорила Сесилия. — Это для Маруччи. Для ребенка.
— Мерзавец! — по-английски воскликнул доктор. Потом он снова сел рядом с Сесилией и уже на итальянском продолжил: — Мне надо обследовать тебя. Ты понимаешь, что это такое?
