У моего отца была такая манера ходить, которая умудрялась показывать неуважительное отношение к любому окружению с какой-то непринужденностью, которой ты не мог научиться. Это было что-то среднее между вразвалочку и чванством, с постоянно вертящейся головой и кислой ухмылкой на губах. Он смотрел на мир так, словно не был впечатлен, хотя самое впечатляющее, что он когда-либо сделал, это привел Уильяма и меня в этот мир. Он, казалось, тоже так думал, поэтому нам приходилось терпеть ежемесячные «посиделки», которые были не более чем тонко завуалированные денежные захваты.
Согласие даже встретиться с ними в этом месте было последним проявлением уважения, которое я проявил к ним за то, что они воспитали меня. Я более чем заплатил все долги, которые мог им задолжать, но я не мог заставить себя полностью их вычеркнуть из своей жизни. По крайней мере, пока.
Моя мать была скромной женщиной. Хрупкая с постоянно удивленным выражением лица и неспособностью равномерно нанести губную помаду, которая всегда делала ее верхнюю губу кривоватой.
— Где твой брат? — спросил отец, садясь.
— Он не смог приехать, — вообще-то я велел Уильяму встретиться со мной в ресторане на другом конце города. Он, вероятно, уже понял, что я ввел его в заблуждение, но он справится. Тупица всегда давал нашим родителям деньги, вместо того, чтобы понять, что это только ухудшает ситуацию.
Моя мать нервно посмотрела на отца. Она знала, что их шансы вытащить из меня деньги были примерно такими же, как выжать воду из камня.
— Сынок, — сказал отец. Он откинулся на спинку стула и провел языком по губам, напоминая мне рептилию. — Мы не просим с протянутой рукой милостыню. Мы ищем делового партнера.
Я не удостоил это ответом. Я позволяю глазам оставаться холодными, а выражению лица каменным.
Он откашлялся, удваивая ставку на свою беспечность, кладя руку на спинку стула моей матери и делая выражения лица что-то вроде: «О, давай».
— Для тебя это копейки, Брюс. Гребаные гроши. Я вырастил тебя эгоистичным засранцем, или это вина твоей матери?
— Я более чем заплатил тебе свой долг за то, что ты вырастил меня.
— Брюси, — сказала моя мать. — Ты не должен нам за то, что мы тебя вырастили. Ты был нашим ребенком. Мы просто просим кое-какую помощь, раз ты так хорошо преуспеваешь. Подумай об этом. Твоя карманная мелочь — наш лотерейный билет.
— Лотерейный билет, который я вам уже дарил. Многократно. И как вы можете за него отчитаться? Азартные игры, лодка, которую ты разбил, потому что был пьян, и весь пластик, который ты накачала себе в лицо? Деньги, чтобы откупиться за вождение в нетрезвом виде?
При этом они оба напряглись.
— Ты хочешь выглядеть самодовольным? — мой отец наклонился и положил локти на стол, слегка понизив голос, когда его тон привлек внимание ближайших посетителей. — Я не собираюсь сидеть здесь и позволять тебе говорить со мной свысока. Я менял тебе подгузники, когда ты гадил, крутой парень.
— Правильно, — сказал я. — А теперь ты хочешь, чтобы я поменял их тебе? Возьми часть денег, которые мы с Уильямом тебе уже дали, и найми няню. Я не твой банкомат.
Я был удивлен, но больше вздохнул с облегчением, когда они оба встали и поспешили выйти из ресторана в гневе негодования. У них действительно был предел, и я был рад сказать, что с годами я все чаще и чаще мог его найти. Я мог бы отказаться от их предложений встретиться всем вместе, но правда была в том, что я тоже чего-то ждал от них, точно также как и со стажером. Проблема была в том, что я тоже не знал, чего я от них ждал.
Может быть, это был побочный эффект эмоциональной изоляции за долгое время. Я больше не мог понять даже себя.
Глава 5
Наташа
Я проснулась очень рано, чтобы заехать в «Продвинутые советы». Хэнк сидел на углу стола, скрестив руки, и эти пугающие усы, притворяющиеся бровями, были высоко на его лбу.
— Значит, ты там? — спросил он. — Это хорошо. Я действительно впечатлен, Нат.
Во мне раздулась гордость. Хэнк смотрел на меня с жалостью, сколько я себя помню в этом коллективе. Может, он и ценил мой писательский талант, но всегда относился ко мне как к благотворительному делу. Я была той, кого уволив бы, он почувствовал бы себя слишком виноватым. Услышав, как он говорит, что впечатлен, я почувствовала, что это именно то лекарство, которое мне нужно было, и я уже жаждала большего. Я хотела, чтобы он мной гордился. Я хотела впечатлить его потрясающей историей.
— Я там, — согласилась я.
— Как тебе это удалось? Как прошло собеседование?
Я сделала что-то вроде жеста, покачивая рукой из стороны в сторону.
Он посмотрел на меня растерянным взглядом.
— Главное, что я получила работу. Верно?
Он усмехнулся.
— Конечно, Нат. Если подумать, не думаю, что хочу знать, как ты получила эту работу. Зная тебя, это, вероятно, связано с серией маловероятных и погранично невозможных совпадений.
Я улыбнулась, надеясь, что он не увидит, как краснеют мои щеки. «Технически, это было связано с тем, что я засунула его банан себе в рот».
— Но я хотела тебя предупредить. Он хочет, чтобы я работала на него почти круглосуточно. Я не могу слишком часто бывать здесь.
Хэнк отмахнулся.
— Тогда не надо. Главное, что у меня будет история. Мне все равно, даже если тебе понадобятся месяцы, чтобы ее получить. Если ты накапаешь на него компромат, то получишь зарплату всей своей жизни. Уинстед предложил королевский гонорар за компромат на Брюса Чемберсона, и мы собираемся его получить.
— Это Уинстед хочет компромат? — спросила я. — Почему он так сильно его хочет? И почему он так уверен, что это Брюс, а не его брат? Из того, что я уже узнала, его брат кажется гораздо более вероятным подозреваемым.
Хэнк пожал плечами.
— Разве это имеет значение?
Это был Хэнк, никогда не говоривший «я не знаю», я должна была знать это лучше, прежде чем задавать вопросы. Хэнк был большой шишкой, и ему нравилось эта важность вокруг него. Он не любил признаваться, что не был в курсе чего-то.
Выйдя из кабинета Хэнка, я остановилась у стола Кэндис. Она понимающе усмехнулась. Я понятия не имела, о чем она думает, но готова была выслушать.
— Я жду подробностей, — сказала она.
— Тут нечего рассказывать. Я прошла собеседование. Получила работу. Все просто, — я тянула время, и мы обе это знали. По правде говоря, я любила дразнить Кэндис. Она была похожа на злобную собачонку, и мне нравилось видеть, как она злится, когда я водила перед ее носом тем, что она хочет.
Она сложила руки на груди и уставилась на меня убийственным взглядом.
— Нат. Я знаю тебя. Будешь мне вешать лапшу, и я врежу тебе по каленой чашечке, — она схватила свой зонтик и начала наносить маленькие удары по моим коленям, заставляя меня отпрыгнуть назад, смеясь.
— Господи! Окей. Ладно. Ладно! — сказала я, схватив зонтик и вырвав его из ее рук. Я придвинулась немного ближе и понизила голос. — Я съела банан Брюса Чемберсона. И я не о том банане, о котором ты подумала, извращенка! Я про желтый банан, на котором он написал свое имя маркером. Конечно, я не видела на нем его имени и… — я замолчала, заметив ошарашенное выражение ее лица.
Она наблюдала за мной несколько секунд, прежде чем рассмеяться.
— Прости, — сказала она. — Это как раз в твоем духе. Это свидетельство твоего послужного списка, что я даже не сомневаюсь, шутишь ли ты. Конечно, ты съела его банан. Хотя я не совсем понимаю, как его банан помог тебе устроиться на работу.
— Я тоже пытаюсь в этом разобраться.
— Ему понравилось, что ты его съела? Может быть, он извращенец? Читай между строк или как-то так. Ты понимаешь, о чем я? — она понизила голос, ужасно подражая мужскому. — О, Наташа. Я с ума схожу по этим губам. Немного быстрее, и ты меня погубишь. О... о…
— Кэндис! — прошипела я, ухмыляясь, но оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не подслушивал. — Во-первых, это худший каламбур, который я когда-либо слышала. Во-вторых, нет. Просто нет. Он совсем не такой. В смысле, если ему понравилось, то он действительно хороший актер. Больше было похоже на то, что он хотел оторвать мне голову и выбросить ее в окно.
