— Кэт!..
Но она уже и сама открыла дверь.
Те же джинсы, что и вчера, та же красная кофточка. Волосы неаккуратно заколоты — похоже, спешила. Так и требовалось.
Кэт не должна быть идеальной. Идеальным должен быть завтрак.
— «Крок-мадам»! — торжественно объявил Ян, подвигая квартирантке стул.
— Это название? — уточнила Кэт, перепутав, в какую руку брать нож, а в какую — вилку.
— Да, это название, — укоризненно ответил Ян.
Он разрезал бутерброд пополам, и желток солнечной лавой стек по хрустящим тостам.
Кэт сделала то же самое и положила кусочек тоста в рот. Глядя на ее выражение лица, Ян остался доволен.
— Зачем ты приехала в город? — спросил Ян, выполняя вторую часть желания.
— Чтобы найти работу. И поступить в универ. Я же только колледж окончила, — протараторила Катя, обмакивая в желток ветчину. Прожевала, жмурясь от удовольствия. — Потом работала — где придется. Казалось, это временно, скоро что-то произойдет — и все изменится. Но в какой-то момент я поняла, что пролетело уже два года — и ничего не изменилось. И что вся жизнь пролетит точно также. А я хочу большего. Как все. Поэтому дождалась окончания контракта — и сюда.
— А почему ты решила, что у тебя получится?
— Потому что я сильная и смелая. И везучая.
Ян приподнял бровь.
Интересно, что из всего, произошедшего с ней, она называет везением?
— Я понимаю, как это звучит. Но ведь я все еще здесь. И ем потрясающий завтрак.
Ян довольно цокнул языком. Ей понравился завтрак. Игра началась прекрасно. Еще немного поболтают — и ему уже можно будет определяться со своим желанием. Голова трещала от вариантов, но хотелось чего-то особенного. Пока он еще не придумал, чего именно.
— А родители?
— Мой папа — водитель в исполкоме. Мама — учительница русского языка. Однажды она не смогла проверить контрольные — потому что их съели крысы. Думаю, родители будут счастливы, если я не повторю их судьбы, — Кэт собрала пальцем на вилку последние крошки и отправила их в рот. — А теперь расскажите… расскажи о своей семье.
Из миллиарда возможных вопросов она выбрала именно этот.
Ян отложил столовые приборы и тщательно вытер губы салфеткой.
* * *
Катя с трудом сдерживалась, чтобы разрезать гренки на кусочки, а не запихать их в рот руками. Они были очень вкусные. У нее даже промелькнула мысль, не потратить ли на завтраки свои остальные девять желаний.
Она впервые за месяц выспалась. И пусть утро за окном было мрачным, душа парила где-то над облаками, там, где всегда солнечно. В спальню просачивался сладковатый запах жареного батона и яиц. Кэт пришла по этому запаху на кухню — а там хозяйничал Ян. Сегодня он превзошел самого себя. Вежливый, деликатный, внимательный и совсем не страшный. Только не покидало ощущение, что за «Крок-мадам» ей придется заплатить.
Все шло прекрасно, пока она не попросила Яна рассказать о своей семье. Обычный вопрос, но Ян так тщательно вытирал губы салфеткой, что Катя подумала: за этот вопрос ей тоже придется заплатить. К счастью, напомнила она себе, из игры можно выйти в любой момент.
— Они не стоят того, чтобы о них рассказывать, — сдержанно ответил Ян.
В любую минуту…
— Тогда я не буду довольна. А я, согласно правилам, должна быть довольна.
Ян сидел напротив нее, сложив на столе руки в замок. Он казался опытным преподавателем, которому дерзит студент. Занес ручку над пустой графой напротив названия его предмета и думал, не поставить ли «единицу». Но — нет. Этому преподавателю нравились дерзкие студенты.
— Ты быстро учишься, малышка Кэт.
Ей показалось, что Ян специально придумал это обращение, чтобы в следующий раз она загадала не называть ее так больше.
Он медленно поднялся из-за стола, поставил турку на огонь и высыпал в нее кофе из пакета. Теперь Ян стоял к Кате вполоборота. Оставалось только догадываться, что выражает его лицо.
По кухне стал расползаться терпкий аромат кофе.
— Мой отец — тоже водитель. Дальнобойщик. Мать… помощница по хозяйству. Убирает в чужих квартирах. Милые люди.
Ян снял турку с огня в последний момент, когда, казалось, кофейная шапка, вздохнув, прольется на плиту. Разлил напиток по чашкам.
И как у таких обычных родителей мог появиться такой необычный сын? Который живет с уверенностью, что он никому ничего не должен. Что он может брать все, что захочет. И готов принять любые последствия.
Конечно, дальнобойщик и уборщица…
— Наверное, моя настойчивость стала для тебя неожиданностью. Иначе ты бы подготовился и соврал получше. Так что предлагаю внести еще один пункт в наш договор. Не врать, пока идет исполнение желания. В общем-то, я думала, что это часть пункта «не жульничать».
Ян поставил чашки на стол и машинально потер ладонью область груди. Что-то происходило с ним этим утром, он даже двигался медленнее, осторожнее, словно боялся спровоцировать боль.
Спросить бы…
Но сейчас было не подходящее время для вопросов: Ян посмотрел на Катю, и от его взгляда ей захотелось сползти под стул.
— Кэт, ты делаешь нашу игру все более интересной… Согласен. Никакого вранья, — он сел за стол и медленно, с царапающим звуком, придвинул чашку к себе. — Мой отец — банкир. Он тот еще… — Ян запнулся. Он соединил ладони в замок и сжал пальцы с такой силой, что под ними побелела кожа. Но его голос по-прежнему звучал бесстрастно. От такого контраста Кате стало не по себе. — А мать умерла. Через год после ее смерти отец женился на моей ровеснице, редкостной стерве. Мы не разговариваем с ним больше восьми лет. Теперь ты довольна? Желание выполнено?
— Да, — вполголоса ответила Катя, поднося к губам чашку с горячим кофе. Она предпочла бы обжечься, чем смотреть Яну в глаза.
— Хорошо.
Медленно отодвинув стул, Ян вышел из-за стола.
* * *
Мариша была хороша тем, что всегда ждала его прихода.
Наверное, она где-то работала. И уж точно выходила на улицу. Но каждый раз, когда Ян без предупреждения являлся к ней домой, Мариша открывала дверь в боевой готовности. В зависимости от времени суток — босиком в пеньюаре или в коротком платье и туфлях на шпильках. Напрашивалось два варианта: либо она была суккубом во плоти, либо мужчины ходили к ней постоянно, а Ян просто счастливым образом избегал с ними встреч.
Она никогда не просила денег. Но, уходя, Ян всегда оставлял пару зеленых купюр в ванной на зеркале — на пеньюары и шпильки.
Мариша недурно рисовала маслом. Портреты у нее получались особые, не точные копии людей, а словно размытые. Тягучие цветные линии. Но Ян всегда узнавал себя. И всегда мог различить, мужчина изображен или женщина, подросток или старуха. Мужских портретов, кстати, было немного, что делало более вероятным вариант с суккубом. Впрочем, версии не исключали друг друга.
Яну нравилось позировать ей. Вернее, ему нравилось, лежа обнаженным на шелковой простыне, прохладной и гладкой, смотреть, как Мариша водит рукой вдоль холста. В этом движении угадывалось направление линий, чувствовался нажим, при котором густая краска растекалась под напором кисточки. Нравилось видеть ее взгляд, который находил в его теле столько цветов и оттенков. Ее взгляд, кстати, был еще одним очком в пользу первой версии — рисуя, она преображалась. Сбрасывала туфли. Короткое обтягивающее платьице задиралось еще выше. Длинные завитые волосы лезли в лицо, и, вместо того, чтобы собрать их резинкой, она откидывала пряди запястьем — и все равно вымазывала лоб и щеки то насыщенно-оранжевым, но канареечно-зеленым.
— Мне нравится рисовать тебя, ты дикий… — говорила Мариша, нажимая на кисточку, наверное, в том месте, где у портрета было сердце или почка.
Это движение кисточки вызывало у Яна щекотку в солнечном сплетении — или того ниже. Пару раз он действительно подкрадывался к ней: то нежно, по-кошачьи, то стремительно, по-тигриному. Но фокус заключался в том, что наваждение вскоре исчезало, и в его руках оказывалась не демоница, а обычная женщина, раскрашенная, как попугай.
