обоих. И у нее не написано на лице, что она пенсионерка. С какого перепугу ты должна была уступать ей место?
Он без стеснения озвучивает мои собственные постыдные мысли, однако если открыто соглашусь с его суждениями, стану такой же конченной. Так не пойдет.
Что вообще творится в мозгах у «Поколения Z»?..
Надо бы провести краткую лекцию о вечных ценностях, но вместо этого я проваливаюсь в черную глубину его глаз, ведусь на гипноз улыбки и натурально пропадаю — посторонние звуки отключаются, ноги слабеют, земля уплывает…
Мальчишка осторожно поддерживает меня за плечи и я взвиваюсь:
— Держи свои грабли при себе! — Он шарахается и послушно вскидывает руки, но я не могу успокоиться. — Думаешь, я ничего не замечаю? Что тебе от меня нужно?! Говори!
— Да не знаю я… Помешался. Ты… красивая. — Тихий простой ответ сокрушает, я давлюсь пахнущим тополями воздухом, шумно сглатываю и судорожно цепляюсь за хвосты сошедших с ума мыслей.
Черта с два он когда-нибудь еще до меня дотронется.
Это перешло все границы.
— Ты дурной?!. Если не отвяжешься, заявлю в полицию! — то ли угрожаю, то ли умоляю, но он невозмутимо парирует:
— Заявляй, я отвечу, — и с огромной, несвойственной молодым людям усталостью во взгляде вдруг выдает: — Я словно умираю каждый раз, когда вижу тебя. Может, хоть они выбьют дурь…
Оглушенно пялюсь на него, силясь сказать что-то правильное и мудрое, но не выходит — никогда в жизни не видела создания ненормальнее и прекрасней. Из-под черного капюшона торчат каштановые патлы, темно-карие глаза сияют, как у психа, на резко очерченных скулах от напряжения проступили красные пятна, а над переносицей — ямка, какие бывают только у думающих, подверженных сомнениям людей.
Он юный и до нехватки кислорода красивый. И намного опаснее для меня, чем все вместе взятые «Олеги» и иже с ними.
Самое время взглянуть на фитнес-браслет и проверить жизненные показатели. Сдается мне, я близка к удару.
— Я слишком тупой, не могу описать нормально, что к тебе чувствую. Разве что стихами… — он сжимает лямки рюкзака так, что костяшки пальцев белеют, глубоко вдыхает и, не выпуская меня из поля зрения, дрогнувшим голосом декламирует:
— …И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа…
Тучи окончательно рассеиваются, над его головой разливается безмятежная синева, колышутся ветви благоухающих сиреней, поют райские птицы…
Моргаю и прихожу в себя. Придурок же прикалывается!
Какого лешего я паникую, как испуганная девственница?
Прочищаю горло и обращаю все в шутку:
— Угу. Да ты у нас поэт. Можно сказать, классик… Тебе, часом, не Маяковский фамилия?
— Ты знаешь, чье это! — обворожительно скалится он. — Еще один плюс к твоему светлому образу.
…Какому образу? Грязные волосы, растянутая толстовка, двухнедельный маникюр…
Ищу в каждом слове подвох, но, как только поднимаю голову и снова решаюсь на него посмотреть, преисполняюсь уверенностью — нет никакого подвоха, он серьезен.
И от ужаса скручивает живот.
— Окей, я и не рассчитывал на взаимность так скоро. Но я не сдамся. Как тебя зовут?
— Кажется, ты бредишь… Может, хватит? — Из-за леса показывается тупая желтая морда автобуса, и я поспешно отбегаю к беленому бордюру: — Если так и будешь там стоять, транспорт уедет без тебя.
— А у нас нет сегодня занятий. Хочешь правду? Я специально пришел на семичасовой. Давно собирался подвалить, решился наконец, но в итоге из-за бабки пришлось импровизировать. Если что-то не так — извини, со мной такое впервые…
Не хочу слушать его нескончаемый треп — запрыгиваю в гостеприимно распахнутые двери, покачнувшись, ловлю липкий поручень и ищу не в том кармане проездной. Сердце расплавилось к хренам, разум вытек через уши, внутренности сжигает огонь. Напоследок оглядываюсь, а зря: мальчишка подмигивает, рисует в воздухе сердечко и нахально улыбается.
***
9
9
Прижимаюсь лбом к прохладному дребезжащему стеклу средней площадки, медленно стряхиваю с себя шок, привожу в порядок мысли.
Если бы мне было восемнадцать, случившееся могло сойти за ванильную романтику, окрылить и свести с ума, но в моих обстоятельствах смахивает на дурной сон.
Среди неустроенности и повседневных проблем, для полного счастья мне не хватало только малолетнего психа — и вот он нарисовался…
Не дожидаясь лифта, через три ступени бегу на нужный этаж, однако на удивление примета все еще работает, мне везет — влетаю в офис на пару минут раньше Натали, успеваю включить комп, дежурно улыбнуться незаметно подмигнувшему Олегу, разложить на столе стопку бумаг и даже плеснуть кипяток в чашку с Дартом Вейдером.
Работа спорится, но от пережитого волнения, усугубленного до густоты крепким кофе, пальцы дрожат и промахиваются мимо клавиш. Ощущение обиды, несправедливости и грязи автобусного инцидента засело в горле и жалит, жалит, жалит… Но его перебивает что-то невесомое, светлое, чистое и теплое, как запах солнца, сохранившийся на запястье.
Матерюсь и ловлю настороженный взгляд первого зама — своего недоухажера, недорыцаря, да и вообще… недомужика.
Не многие в наши дни способны, рискнув спокойствием, вступиться за ближнего, это давно уже норма жизни. Безразличие — норма жизни…
Мальчишка прав — все мы — просто мрази, нас не за что уважать.
Я даже не удосужилась его поблагодарить, и теперь он видится мне потерянным и одиноким, нуждающимся в участии и тепле.
Мама всегда говорила, что я неразборчива в связях и излишне добросердечна, пусть так. Но дискомфорт от неправильности моего поступка все равно не отпускает, тревожит и изрядно отравляет кровь.
— Дамы и господа! В преддверии Дня Победы поступило предложение всем дружным коллективом сходить в «Метелицу». Желающим необходимо сдать по пять тысяч рублей! — объявляет Натали, по случаю предстоящего корпоратива облаченная в такую узкую юбку, что я невольно переживаю за прочность швов. — Однако… Если у вас есть незавершенная работа, просьба остаться сверхурочно и доделать ее до выходных!
Ну конечно же,
