Она кивнула в ответ и откинулась на кожаную поверхность сиденья, предоставляя ему свободу действий.
— Ты сам сказал, что сегодня будет всё, что я пожелаю.
Она произнесла это и закрыла лицо руками.
— А ты желаешь? — спросил он.
Она снова кивнула. Потом села, не убирая ног с колен, перелезла к нему на руки, обняла, прижавшись всем телом, и легонько коснулась его губ.
— Поцелуй меня, Миша.
Дважды просить не пришлось. А девушка гладила его плечи, запускала пальцы в уже давно растрёпанные шелковистые волосы, расстёгивала пуговицы рубашки. Её вязаный свитер отправился на переднее сиденье, чтобы не мешал. Миша же покрывал мелкими поцелуями открытую шею, впадинку между ключицами, гладил спину, чувствуя под пальцами каждый позвонок. Оля стонала от наслаждения. «Какая жалость, что всё происходит в машине. И чёрт возьми, почему тут так тесно!» — подумал Михаил, но мысль пронеслась и исчезла, остались только Олины неумелые, но смелые ласки, её дыхание и часто бьющееся сердечко, так близко, прямо у него под пальцами.
Он уложил её на кожаную обивку сиденья, стянул ненужные в данный момент колготки, и они полетели куда-то на пол к сапогам, сам же мужчина устроился у девушки между ног. Он стянул вниз край кружевного лифчика и добрался губами до сосков, целуя их по очереди. Оля выгнулась, прикусила нижнюю губу и снова застонала. Михаил понял, что остановиться уже не в силах. Вздрогнул, когда её руки заскользили вверх к затылку, прижали его лицо к её обнажённому телу крепче, так, что дух захватило. Ей нравилось то, что он делает с ней.
Сердце колотилось в бешеном ритме, кровь практически кипела, тело пылало жаром. Пульсирующий член упёрся в ширинку и требовал выпустить его наружу.
Михаил коснулся Олиных бёдер, отвёл в сторону узкую полоску ткани, прикрывающую вход, провёл ладонью по гладкому безволосому лобку, проник пальцами между складочек и нашёл клитор. Оля была влажная, совершенно готовая к соитию. Но он не торопился, играл пальцами с чувственным бугорком до тех пор, пока она не начала содрогаться в волнах оргазма. Теперь настала его очередь получить наслаждение. Он едва держал себя в руках, сгорая от возбуждения, и, расстегнув ширинку, одним рывком вошел в лоно девушки на всю длину. Поразился узости влагалища, сжимающего член до боли, успел сделать несколько быстрых отрывистых движений и излился в неё, удивляясь всё усиливающейся тесноте… В её стоне больше не было ни капли удовольствия. Понимание произошедшего пришло внезапно.
Она же пыталась его оттолкнуть, со всей силы вцепившись в его руки, напрягаясь до невозможности.
— Оля, выпусти меня. Расслабься, пожалуйста. Почему ты не сказала?
Но он не услышал ответа, только всхлипывание.
С трудом вышел из неё, поправил на себе одежду и снова посадил девушку на колени, чувствуя, как Оля содрогается в рыданиях, прижимал её к себе, гладил по волосам, целовал лицо.
— Олюшка, что ты, не плачь, я же не знал.
Она подняла на него глаза, смотрела не моргая, даже при слабом освещении видно было отражение страдания на её лице.
— Миш, я не думала, что будет так больно, — жалобно сказала она.
— Сейчас тоже больно? Может быть, поедем в больницу, пусть тебя осмотрят? Оля, прости…
Она легла ему на грудь и тёрлась головой о шею.
— Я ведь сама хотела, я не знала… Людка сказала, что кроме кайфа ничего не будет. Отвези меня домой, пожалуйста, к маме.
Михаилу казалось, что на него вылили ушат холодной воды. Он только что лишил Олю девственности в машине! И совсем не удивительно, что теперь она требует отвезти её домой. Всё, это конец. Ему конец!
Глава 6
Оля почувствовала, как Миша напрягся, услышав её последнюю фразу. Потом немного помолчал и ссадил её с колен.
— Хочешь домой, к маме, что ж, поехали…
От той нежности, что сквозила в голосе Михаила раньше, не осталось и следа, сейчас он говорил сухо и отстранённо. Обидно до слёз. Как же так? Получается, всё, что только что случилось между ними, — игра? Или она что-то не так сделала. Жалость к себе нарастала. И не только жалость, а ещё страх, что он сейчас отвезёт её домой, сдаст на руки родителям, как обычно, и уедет. Навсегда уедет, потому что она, как последняя гулящая девка, напросилась на секс, а ему не понравилось. И вообще, она всё себе совсем не так представляла. Хоть бы номер в гостинице сняли… Да какой номер! Не до того было! В гостинице, опять же, простыни — испачкать было бы страшно, а тут кожаные сиденья. Неужели в крови?
Стыдно-то как.
Людка говорила, что хороший секс привязывает мужчину. А Оля ведь только и хотела, чтоб Михаил с ней был, чтоб не променял её ни на кого. Но он не получил с ней никакого удовольствия, и в этом вся проблема. Что теперь делать?
Он сидел на водительском месте, опустив голову на руль, и молчал, правда, и с места не трогался. А у неё в душе нарастала паника, и выяснить всё надо было не завтра и не потом, а сегодня, сейчас, вот в эту самую минуту. Пусть они знакомы всего ничего, пусть он много старше, но жизнь свою Оля без Михаила уже не представляла.
Она тронула его за плечо, он обернулся.
— Миша, ты теперь меня бросишь, да?
— Я отвезу тебя домой, к маме, как ты и просила.
И снова эта отстранённость, как будто они едва знакомы.
— Тебе не понравилось со мной, потому ты так говоришь?
Оле показалось, что Михаил посмотрел на неё холодно и отчуждённо, но вместе с тем в голосе его, когда заговорил, явно слышалось удивление.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Миша, — действительно не понимаешь… Господи, неужели ещё остались такие наивные дурочки?!
Она всё-таки разревелась. В голове мелькали мысли о маме, которая учила её совсем другому, о Людке, вовсе не одобрившей бы её слёз, но ей было сейчас на всё наплевать, главный страх перевешивал — она боялась потерять Михаила.
Он же выскочил из машины, с силой хлопнув дверью.
Всё, это конец, лучше бы сдохла там на лавочке. Зачем Бог — если он есть, конечно, — так жестоко над ней посмеялся? Зачем устроил встречу с Мишей, подарил надежду, да что скрывать-то, любовь подарил, настоящую? А теперь всё отобрал…
И где ходит этот Миша? Оставил её одну… Можно было бы сбежать в ночь, но сапоги-то не наденешь. И каблук пополам, и жизнь тоже… А босиком по зиме далеко не убежишь.
Пока думала, дверь в машину открылась, Михаил забрался на заднее сиденье и сел рядом с ней. От него веяло холодом и пахло табаком. Оле стало страшно, она вдруг подумала, что, наверно, обидела его, правда, не поняла — чем. Он же не курит и с неё взял слово, что она тоже никогда больше курить не будет.
— Ты курил?
Он утвердительно качнул головой.
— Увы, так.
— Ты больше не сердишься?
Оля очень надеялась, что он скажет, что размолвка осталась в прошлом и они поедут к ней домой, она переоденется, примет ванну, позвонит Людке.
— Сержусь, — ответил Михаил почти спокойно. — На себя сержусь.
— На себя-то за что? — удивлённо произнесла она сквозь слёзы.
Он усмехнулся.
— За то, что похоть победила здравый рассудок. Крышу снесло, как говорите вы, молодёжь. Я не должен был так с тобой поступать. А теперь за это расплачусь по полной и не только перед своей совестью.
— Миш, я сама хотела и именно с тобой. Я тебе не понравилась совсем, в этом всё дело?
Она говорила, низко опустив голову, стесняясь встретиться глазами с его взглядом. А в голове стучало: «Всё должно было быть не так…»
— Глупый заяц… — Он обнял её и притянул к себе. — Как ты могла мне не понравиться? Я просто не ожидал, даже предположить не мог, что буду у тебя первым, да ещё здесь… Оля, я прошу твоей помощи. Давай не поедем к тебе домой, я очень не хочу скандала с твоими родителями, а если они увидят нас сейчас и поймут, что произошло, мне его не избежать.
Оля смотрела ему в глаза и видела искренность. Он действительно переживал. И ей стало его жалко. Конечно, она поступила опрометчиво, будучи взволнованной музыкой, ночной атмосферой, танцами и близостью уж очень желанного мужчины. Единственное, что она могла сказать, это самую банальную правду.
