есть шанс быть вместе. Понимаешь?
— Нет, — усмехаюсь устало. Похоже, больше года я жил с сумасшедшей? И даже не догадывался об этом. Поздравляю, доктор Макаров!
— Не придуривайся, — огрызается Инна. На автомате собирает волосы в хвост. Тянется за заколкой, лежащей на полке, нависающей над столом. Поднимает руки к затылку. Замирает на секунду, демонстрируя идеальную грудь, обтянутую черной водолазкой. И щелкнув замочком, совершенно спокойно отхлебывает чай из высокой расписной кружки. Сверлит взглядом и продолжает с едкой усмешечкой.
— Я тоже ходила к ней. К этой гадалке. Она сказала, что ты встретишься с этой бабой… Ну, с которой мутил раньше, и захочешь к ней свалить. Ей еще твоя семья помогает. Она то ли малоимущая, то ли больная очень. Ну, и из-за ребенка, конечно…
— Да ну? — губы сами складываются в кривую ухмылку. — А сколько ты заплатила за этот бред, Инна?
— Ну, какая разница, Кит, — вздыхает она самодовольно. — Я-то не твои бабки тратила…
— На папины, — киваю спокойно. — Продолжай, зай… Интересно послушать!
— Но это же правда, — восклицает в запале Инночка. — У тебя же кто-то был…
— Тебя развели по-крупному, — вздыхаю я. — В кого не ткни, у каждого есть бывшие. У тебя. У меня. У всех.
— Но ты же встречался с ней недавно? Не ври! Я точно знаю!
— Когда-то давно, лет пять назад, у меня была небольшая интрижка с подружкой сестры. И сейчас она была у отца в гостях. Но мы с ней даже не разговаривали. Она давно замужем за очень богатым мужиком. У нее трое детей. И поверь, она уж точно ни в чем не нуждается. А уж в помощи моей семьи тем более…
— Ну не знаю, — разводит руками Инночка. — Мне сказали, что тут у тебя как развилка. Если останешься со мной, будешь известен и богат. Поедешь за ней, она погибнет…
— И как же? — усмехаюсь невесело.
Гадалкам и целителям я не верю. А этот сумеречный бред уже порядком поднадоел.
— На дороге будет авария. Черный Галендваген врежется в мотоцикл. И девочка твоя будет лежать на траве. Гадалка сказала, что видит тебя рядом на коленях. Так что подумай, Макаров. Жизнь твоя с этого дня изменится очень сильно…
— Не продолжай, а? — прошу, потерев затылок. — И так тошно слушать. На мотоциклах она не ездит. А у мужа ее такая же тачка, как у меня. Поэтому можешь плюнуть в лицо своей гадалке и потребовать обратно деньги.
— А муж тоже там был? — робко бормочет Инночка. — Гадалка сказала…
— Она с семьей была, — обрываю новую порцию бреда. — Муж, дети… Только мелкую оставили дома. Девочка дорогу плохо переносит. Маленькая еще.
— Они живут в другом городе? — делает поразительное умозаключение Инночка.
— Прикинь, — фыркаю я и, серьезно глядя в озадаченное личико, повторяю, как для умственно отсталой. — Я хочу вернуться в медицину. Меня самого обратно тянет. И отец просил.
— Но ты же можешь устроиться на работу здесь? — непонимающе смотрит на меня Инночка. — Если проблема не в твоей бывшей.
— А зачем, — рыкаю резко. — У нас семейный бизнес, зай. И совершенно другой доход, чем у ординатора в городской больнице…
— Тогда возьми меня с собой, — лепечет Инна, и в ее глазах мелькает лучик надежды.
— Так сильно меня любишь? — усмехаюсь криво.
— Нет, — пожимает она плечами растерянно. — Но нам же хорошо вместе, Кит!
— Иногда этого мало, зай, — вздыхаю тяжело. Людям требуется самореализация. Знаешь, что это такое?
— Ты ее любишь? — поднимает она на меня тревожный взгляд.
— Самореализацию? — ухожу от вопроса.
— Эту женщину, Кит! Мы о ней разговариваем! — кричит негодующе.
Вглядываюсь в злое заплаканное личико, смотрю на тонкие пальчики, вцепившиеся друг в друга. На эту сгорбленную спину. И думаю — вот с этой уродливой бабой я жил? Серьезно? И не замечал, что рядом притаилась горгулья?
— Ну какая тебе разница, Ин, — вздыхаю, поднимаясь из-за стола. — Я никогда не задумывался… Наверное, я никого не люблю. Просто не способен.
Вру, конечно. Но Инне знать о моих чувствах к Яночке не полагается. Пока это моя тайна. Даже отцу с Ильей говорить не намерен. Не хочу.
— Давай, я тебя сегодня к родителям отвезу, — предлагаю миролюбиво. — Ты же быстро соберешься?
— Ки-и-т, — Инна поднимает на меня свои глазищи и бормочет недовольно. — Не выгоняй меня, ладно? Можно я тут поживу. Ты же вернешься обратно.
— Я насовсем еду, зай, — сокрушаясь, развожу руками. Беру со стола только свою кружку. Неторопливо мою ее и напрягаюсь только от одной мысли, что Инночку придется выпроваживать силой. — А квартиру хочу продать или, если не получится по-быстрому, сдать в долгосрочную аренду…
— Я вижу, ты все продумал, — замечает кисло. — Но сменить работу коммерческого директора на белый халат доктора… Мне слабо верится, Кит, — бросает с брезгливой гримасой.
— Да я — доктор и есть, кисуль. Не напрягайся, не думай. Просто прими как должное.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Ты мне жизнь сломал! — кричит она. Несется в спальню и, выкинув свои вещи из шкафа, начинает, комкая, бросать их в мой чемодан. Молчу. Пусть забирает. Завтра куплю новый. Лишь бы убралась побыстрее. Выхожу на балкон, чтобы не слышать, как Инна голосит на весь дом, делясь с матерью последними новостями. Проклинает, как последнюю мразь. Если ей от этого полегчает… Я-то точно переживу.
— Ну, вот и все, — вздыхает она, надевая шапку. Выжидательно глядит в отражение зеркала. — Ничего не хочешь сказать, Макаров?
— А должен?
— Нет, наверное. Ты же ничего не обещал. Несись к своей Танечке… Или как там ее?
— Неважно.
Инна машет рукой от бессилия. Открывает рот, собираясь выдать новый опус от гадалки, но, услышав трель сотового, поворачивается спиной. Ищет трубку в огромном шоппере, забитом под завязку.
— Да, папа, — ноет тоненько и жалостливо. — Я готова. Поднимись, пожалуйста, очень тяжело…
И даже непонятно, что имеет в виду. Себя или багаж.
Мой шеф, крупный здоровый мужик с пивным животиком и лысиной, грозно вваливается в прихожую. Глядит на меня сурово и неприязненно. Куда-то вмиг испарился тот самый добрый отеческий взгляд, а добродушная улыбка превратилась в звериный оскал.
— Что это вы надумали, дети? — рычит он, силясь осознать происходящее.
— Никита возвращается к папе, — торжественно заявляет Инна и добавляет жалостливо. — А я ему не нужна… Там его женщина с тремя детьми ждет…
— Не пори чушь, — отмахивается шеф. — Пусть съездит, развеется, — замечает мрачно. — Все равно обратно к нам вернется.
«Не дождешься, старый пень!» — думаю я, наблюдая, как Инна с папашей навсегда покидают мое жилище. И придя
