Мама тяжело вздохнула, а я, напротив, затаила дыхание, боясь, чтобы она не замолчала.
— Прости, Мышь, я столько лет старалась об этом забыть. Откажись я тогда, сейчас все было бы совершенно по-другому.
Я взяла маму за руку. Видела, что ей сложно говорить дальше. Еще не знала, о чем она расскажет, но уже понимала — в той квартире случилось что-то страшное.
— Из девушек были мы с Катей, а парней трое. Сначала все было хорошо, мы разговаривали. Я пила сок, а потом мне стало плохо. Перед глазами все поплыло, и Катя отвела меня в спальню и уложила на кровать. А потом… Они надругались надо мной, по очереди. Я помню ту ночь как сквозь пелену, и, наверное, только это и стало моим спасением.
Я слушала это все и чувствовала, как меня накрывает ужас. Даже тошнота подкатила. Я избегала смотреть на маму, поэтому просто рассматривала узоры на ковре.
— Что было дальше? — в горле у меня пересохло, и голос охрип.
— Я рассказала обо всем родителям, написала заявление в милицию. Началось следствие. Квартира, где это произошло, принадлежала одному из парней. Его отец оказался очень влиятельным чиновником. Он предложил деньги моим родителям, если я заберу заявление. Много денег, — последнюю фразу мама произнесла настолько обреченно, что у меня сжалось все внутри.
— Они согласились? Ты поэтому прекратила с ними общаться?
— Да, я забрала заявление. Мое дело вел следователь, он оказался хорошим, порядочным человеком. По-настоящему сочувствовал мне, уговаривал не забирать заявление, а дать ход делу. Предлагал помощь. А когда дело окончательно закрыли, звонил и поддерживал.
Я потрясенно переваривала услышанное. Как родители могли так поступить со своим ребенком? Это же настоящее предательство! Но оказалось, это еще не все, и у кошмара восемнадцатилетней давности было продолжение.
— Леша предложил встретиться, я была так подавлена и разбита, что его поддержка стала настоящим спасением. Мы начали видеться, он ухаживал за мной. Для меня наше общение было как бальзам для больной души. Но затем я узнала, что беременна…
— Значит, — подняла я голову, образ мамы из-за слез стал совсем расплывчатым, — значит, мой отец — один из тех трех подонков?
Мама кивнула, избегая смотреть мне в глаза.
— Я сказала Леше, что мы не можем дальше встречаться. А он… Ты знаешь, он обрадовался. Оказалось, что он не может иметь детей, потому что в детстве перенес инфекцию, а мой ребенок для него только мой и ничей больше. Я не стала никому о тебе говорить, мы поженились и переехали сюда. Здесь жили Лешины родители, городок маленький, никому до нас не было дела. А потом родилась ты, — мама слабо улыбнулась.
Теперь все встало на свои места. И бабушкин взгляд, полный ненависти. И даже то, почему мама с родителями не поддерживает никаких отношений. А как иначе, если они фактически продали ее, взяв за откуп большую сумму денег и уговорив маму забрать заявление из милиции?
На следующий день мы узнали, что нам объявлена война. По городу поползли грязные слухи. Мамина свекровь всерьез вознамерилась выгнать нас на улицу. Она часто приходила к нам домой, кричала моей матери, что ничего своего у нее нет, обзывала грязными словами и требовала убираться вон.
Нас начали сторониться люди, с которыми мы прожили рядом все эти годы. Я не понимала, почему, чем мы все это заслужили, но приходилось признать: смерть отца изменила все, всю мою привычную жизнь. Друзья, школа, занятия вокалом — все осталось в прошлом. Сама не знаю, как я закончила десятый класс, и тогда мама сказала, что мы уезжаем.
Ее позвала в столицу подруга, Лариса. Лариса отправила мамино резюме в разные учебные заведения столицы, и ее пригласил на работу самый престижный столичный лицей номер сто — «сотый». Мы в один день собрали вещи и уехали.
Квартиру отца мама отдала свекрам без боя. А с жильем нам помогла все та же Лариса, поселила в своей квартире. Было больно уезжать из города, где мы так счастливо жили втроем, но вдруг оказалось, что вся наша благополучная жизнь держалась только на папе. И он навсегда останется моим отцом, кто бы из тех троих ублюдков ни стал причиной моего появления на свет.
Если бы только не Никита…
Неожиданно в голову приходит — а что, если он приехал и сидит в машине под подъездом? Вскакиваю с кровати и осторожно пробираюсь в гостиную — из моего окна не видно двор. Отодвигаю тяжелую портьеру. Никого. Двор ярко освещен, но никаких незнакомых машин не видно.
— Ты не спишь, Мышка? — оборачиваюсь. Вижу на диване силуэт.
— Не могу уснуть, мам.
— Думаешь о нем?
— Я хотела посмотреть, вдруг он приехал. А тебе тоже не спится? — подхожу, сажусь рядом. Мы обнимаемся.
— Да. Я тоже не могу уснуть.
— Мам, — несмело спрашиваю, — а расскажи мне… Расскажи об отце Никиты.
Глава 5
Маша
Мы сидим на диване. В комнате темно, свет включать не хочется. Маминого лица не видно, и мне кажется, так ей легче говорить.
Я никогда раньше не спрашивала о подробностях той ночи. Думала, не смогу пережить, если услышу. Те трое, которые ее… в общем, из-за которых я родилась, казались мне монстрами. Бездушными и отвратительными существами, а не людьми.
Но Никита… Он такой живой, настоящий, и мне не верится, что он может быть таким как отец. Так тогда какой он, его отец?
— Я поступила в университет на иняз, — звучит ровный мамин голос. — Там мне все нравилось — новые друзья, хорошие преподаватели, интересные предметы. Но, главное, мне нравился он, Топольский. В него было трудно не влюбиться. Высокий, с умопомрачительной фигурой, модной стрижкой и улыбкой, от которой умирали все девчонки. Сейчас его бы назвали самым популярным парнем университета, а для меня тогда он был лучшим на свете. Топольский учился на четвертом курсе, но его знал весь университет.
Представляю себя на месте мамы, а Никиту на месте его отца, и меня бросает в дрожь. А мама продолжает говорить:
— Конечно же, он не обращал на меня никакого внимания. Вообще не замечал. Он был сыном обеспеченных родителей. Ездил на дорогой машине, одевался по последней моде. Конечно, такой парень привык к вниманию самых красивых девушек. А что я? Стеснительная первокурсница с самой обычной внешностью.
— Ты что, мам! — поднимаю голову. — Ты у меня такая красавица!
Она улыбается в темноте, гладит меня по голове и снова прижимает к груди.
— Я всегда оценивала себя трезво, Мышонок. За мной ухаживали мальчики, но им было далеко до Топольского. И я прекрасно понимала, мне до него как до луны. Я не хотела идти на вечеринку во дворец студентов, но Катя так упрашивала! Я решилась прийти не потому, что хотелось повеселиться, а потому, что знала: он там будет. Они приехали позже, старшекурсники. Развязные, наглые. Топольский был в компании двух парней, все трое резко выделялись из толпы. Они вели себя очень сдержанно и прилично. Я следила за ним, как зачарованная. Я была влюблена по уши, ничего вокруг не видела. Только его глаза и улыбку.
Мы молчим. Я так ясно все это представляю, как будто речь идет обо мне. И о Никите. Хочется плакать, но маме и так тяжело дается рассказ. А если я начну реветь, она тоже расклеится.
— Катя знала, что я влюбилась в Топольского до чертиков, я с ней всем делилась. Она подговаривала меня подойти к Андрею, заговорить с ним первой. Но я даже представить себе этого не могла. Он такой, а я… И друзья такие же с ним. Нет, я знала, что не смогу! Но парни сами подошли поздороваться с Катей. Оказывается, они учились в одном классе с ее старшей сестрой. Один из них спросил, нравится ли нам вечеринка, а сам все время смотрел на меня. Катя ответила, что мне стало скучно, и я хочу уйти.
«Впервые встречаю девушку, которая не любит танцевать», — сказал Андрей и так на меня посмотрел, что у меня чуть из груди не выпрыгнуло сердце.
«Я люблю танцевать, — ответила я, — но не люблю, когда так громко стучит в ушах и когда вокруг столько пьяных».
