Итак, мы здесь. Живем в Южной Калифорнии и стараемся изо всех сил извлечь из этого пользу. Все же позвольте сказать вам кое-что: в Калифорнии отстойная ситуация на дорогах. На всех. В любое время суток. Если бы вы росли в Техасе, вас бы больше всего беспокоило, не заглохнет ли на дороге трактор. В Калифорнии, как правило, это «Тесла», за рулем которой сидит мудак, опаздывающий на прослушивание и заказавший фруктово-злаковый смузи «Асаибоул». Я спешу вернуться домой, потому что один раз уже забыл Оливера. Если сделаю это дважды за день, быть беде. Мы живем в шикарном загородном доме. И я ненавижу его. В Техасе мы жили на ранчо в тридцать акров, которое делили с моими родителями. Теперь живем в районе недалеко от Санта-Барбары, в самом дешевом доме, который смогли найти. Когда мы купили его, над ним пришлось поработать, но этот дом был самым оптимальным и приемлемым для нас вариантом. В нем достаточно спален для детей. Но, честно говоря, не в таком месте я планировал растить своих детей. Однако и представлял свою жизнь я совершенно иначе. Не такой, как сейчас.
Когда я подъезжаю к дому, Оливер сидит на крыльце и наблюдает за тем, как через дорогу дети пинают футбольный мяч. Я всегда думал, что Оливер, мой первенец, захочет играть в футбол и пойдет по моим стопам, как и каждый мужчина в моей семье. Но нет. Он любит баскетбол.
Кстати, он невысокий — унаследовал гены семьи Келли. Мне очень не хочется разбивать его мечты, но он выбрал единственный вид спорта, где рост действительно имеет значение.
В тот момент, когда Оливер замечает, как я паркую пикап на подъездной дорожке, он вскакивает так, словно кто-то (наверное, я) пинает его, и направляется в мою сторону. Резко распахнув дверь машины, он смотрит на меня. Видели фильм «Лицо со шрамом»? Окей. Прекрасно. Помните ту сцену, где Аль Пачино, играющий роль Тони Монтана, устраивает перестрелку в отеле, а затем выбирается из здания весь в крови и едва способный стоять на ногах? Теперь вспомните момент, когда он стоит на улице перед колумбийцем, направив в голову этого чувака пистолет. Его взгляд. Тот, когда кровь капает с его лица, и он хмурится. Уберите кровь и пистолет. Именно так на меня смотрит Оливер. Страшно, правда?
— Ты забыл меня утром, — ворчит сын сквозь стиснутые зубы. Он шипит, словно рассерженный кот. А затем подходит к припаркованной рядом машине. — Я вызвал «Убер». Они надежнее.
Вот говнюк.
— Я знаю, что забыл тебя. Мне жаль. — Я смотрю на него. — Теперь остынь и садись в машину.
Келли открывает дверь гаража и машет рукой, в которой держит детское кресло Оливера. Отменный способ еще больше разозлить сына. Ему десять, и, согласно законам штата Калифорния, он все еще должен ездить в кресле.
— Я не хочу его! — кричит он матери со вспыхнувшими от гнева щеками и захлопывает дверь перед ее носом.
Наши дети замечательные. Правда. Такие воспитанные ангелочки.
Келли тяжело вздыхает, пытаясь сохранить спокойствие.
— У него был непростой день.
— Что случилось?
— Хейзел надела рубашку Мары.
Вам знакомо то чувство, когда вас бьют по лицу? Ладно, может быть, вас никогда не били по лицу, но меня — да. Около десятка раз. Спасибо, Ник.
Это чувство удивления и потрясения от жара, пылающего на вашем лице, сопровождается ударом по сердцу, а затем, если вы похожи на меня, гневом. И только после того, как вы разозлились, приходит боль.
Это непрошеное чувство настигает меня каждый раз, когда упоминается имя Мары. Оно неконтролируемо и не пройдет, что бы там ни говорил каждый терапевт моей жене. Почему? Потому что я, черт побери, ее отец! Моя работа — защищать семью, а в тот день я не смог уберечь свою дочь.
Прежде чем я успеваю что-то сказать Келли, к нам подходит Боннер. Помните Боннера этим утром, верно? Парня, который большую часть дня ходит без рубашки и у которого горячая жена? Ага. Он самый.
Поправив шляпу, он улыбается мне.
— Эй, Ноа, я могу прокатиться с тобой до школы?
— Где твоя машина?
— Приятелю одолжил.
Он произносит это столь небрежно, что, кажется, я открываю рот, как рыба, которую выбросило на берег.
Я недоверчиво смотрю на него. Вы видели машину Боннера? Он ездит на «Феррари Ф12». Шутки в сторону. Чуваку недавно исполнился двадцать один год, а у него денег столько, что он не знает, на что их потратить. Выбросите из головы тот факт, что я уверен, будто он наркобарон. Кто вообще покупает такую машину и живет в пригороде Санта-Барбары? Разве он не должен жить возле пляжа? И еще одна деталь. Извините, но если бы у меня была такая машина, моя жена даже не смогла бы прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы одолжить ее друзьям. А еще я не совсем понимаю, зачем Боннеру понадобилось ехать в начальную школу. И на самом деле мне пофиг.
Я киваю на пассажирское сиденье своего пикапа.
— Конечно.
Келли молчит и, поговорив с водителем «Убер», уходит. Когда она идет в гараж, держа Фин на руках, а Севи ползет на четвереньках возле ее ног и пытается вручить ей поводок, я пялюсь на ее задницу. И практически уверен, что Боннер делает то же самое. Он разговаривает с Оливером, который ловит каждое его слово. Не могу вспомнить, когда в последний раз Оливер уделял так много внимания всему, что я говорил. Опять же, Боннер не забывал его в третий раз за этот месяц.
Знаю, вы думаете, что я никудышный отец, раз не помню ни о чем, кроме того, где находится моя работа. Я не всегда был таким. Раньше я был пунктуален, внимателен и в целом увлечен жизнью. Но год назад все изменилось. Теперь я подвергаю сомнению свои убеждения и весь мир… Я сам себя не понимаю, что уж говорить о том, чтобы помнить, где и что я должен делать в тот или иной день.
Боннер наклоняет голову и смотрит на Севи, который ползет по ступенькам лестницы в дом, как только закрывается дверь гаража.
— Чувак, твой ребенок носит поводок?
Вздохнув, я выезжаю задним ходом на улицу.
— Ему кажется, что он собака.
— Прелестно, — смеется Боннер.
— Это вовсе не прелестно, когда он просыпается в три часа ночи и просит, чтобы его вывели на улицу, где он сможет помочиться на газон.
Вам знакомо то чувство, когда люди смотрят на вас и хотят засмеяться, потому что думают, будто вы прикалываетесь над ними, но вместо этого издают лишь нервный смешок, так как на самом деле они в этом не уверены? Именно так делает Боннер.
Я отвожу Оливера на баскетбол и подкидываю Боннера в школу, затем возвращаюсь в молодежный центр, чтобы посмотреть на тренировку сына. Когда мы уходим, он ничего не рассказывает о баскетболе и о том, как прошел его день. Все, что его интересует — Боннер.
— Куда он ушел? — спрашивает сын, нервно оглядывая парковку в его поисках.
— Не знаю.
— Я хотел снова покататься на его машине, — хмурится Оливер.
— Снова? — Я приподнимаю бровь.
— Да, мы катались с ним на днях.
Конечно.
Вздохнув, Оливер смахивает с лица мокрые от пота волосы.
— Она круче, чем твой грузовик.
Я ничего ему не говорю. Иногда дети бывают такими злыми. Я вкалываю, чтобы каждые два года иметь возможность купить новую машину. В работе механика есть свои преимущества: я нахожу выгодные предложения. Но все же это не «Феррари».
Подъехав к дому, я замечаю на своей лужайке женщину, измеряющую высоту травы. Я ни капельки не шучу. У нее в руках чертова рулетка.
Захлопнув дверь пикапа, я иду к ней. Не сказав мне ни слова, Оливер направляется в дом Боннера.
— Что вы делаете на моем участке? — спрашиваю я черноволосую даму в очках с толстой черной оправой.
Не глядя на меня, она указывает на рулетку в руке.
— Согласно правилам ТСЖ, высота вашей травы не должна превышать трех дюймов.
Я смотрю на нее и ее идеальные волосы, подстриженные в форме горшка. Она же не серьезно, так ведь? Наш газон должен быть определенной высоты? Мы живем посреди пустыря. Повезло, что у нас вообще есть газон. Так я теперь еще должен измерять его, дабы убедиться, что он нужной высоты. Срать я хотел на это дерьмо.
