которую ты выбрал в спутницы своей жизни. Самая достойная из всех кандидаток, особенная. Я с ней пока что и рядом не стояла.
— ТЫ стоишь на голову выше их всех! — я даже вздрогнула от такой горячности и поспешности. Спасибо, что сравниваешь девушку, которую знаешь пару недель, с женой, с которой жил вместе больше года. Но это не делает тебе чести. Отвратительный комплимент, если честно. А если учитывать, что мы — один человек, просто с разной внешностью….
— Как-то неправильно это по отношению к покойнице. Я не соревнуюсь с ней, кто лучше, и я готова принять, что для нее у тебя будет отведено специальное место в сердце. Вдовцам даже в старости тяжело забыть о такой ранней утрате. Не понимаю я тебя, Кирилл. Говоришь мне, что любишь ее, а потом так легко от нее отказываешься.
Не ожидал, что твой вшивый комплимент на меня не подействует? Ты чувствуешь, что я вижу твою ложь насквозь. Как будешь выпутываться из своего вранья?
Мы долго молчали. Если бы я была посторонним человеком, я бы напридумывала себе, что он погрузился в милые семейные воспоминания, и сейчас перебирает в памяти самые драгоценные моменты. Но я-то знаю, что таких не существовало. Ни одного. Пытается придумать красивую легенду, чтобы я его пожалела и приласкала?
— Да, ты права…Я не слишком сильно ее любил…Но я долго горевал по своему погибшему сыну…
— Сыну? В интернете ничего не было о нем сказано. Как это ужасно! — обнимаю его со спины, чтобы он не видел моего злого лица.
Ах ты сволочь! Решил надавить на то, мимо чего не пройдет ни одна девушка — спасибо врожденному материнскому инстинкту.
Ладно, сделаю вид, что тронута, чтобы вытянуть больше подробностей.
(Три года и два месяца назад)
— Сразу же, после того, как меня развязали, мама решила нанести еще один удар — она объявила мне, что выписала меня из наследства, и после ее смерти все деньги пойдут в фонды по борьбе с зависимостью у молодежи. Она также выгоняла меня из дома. Морозила все кредитки и карты. Отбирала долю всего, чем я владел и управлял. «Тут твоего ничего нет, я просто позволяла тебе паразитировать на том, что создавала и преумножала с умом. Больше мне на глаза не попадайся».
Это жестоко, но вполне справедливо…Может, она перегнула палку, но ты должен был понять — тебе пора учиться самостоятельности и тому, что твои поступки будут иметь последствия, как и у всех обычных людей…
— Она усмехалась: «Хочешь — ходи по улице с протянутой рукой, пробуй устроиться в другие фирмы и подниматься с нуля. Или как любой нормальный мужик, у которого есть руки и ноги — шуруй на стройку или разгружай мешки. Снова начнешь торчать — сгниешь в канаве. Я и пальцем не пошевелю, чтобы ты отлеживался в чистой клинике. Пусть у тебя сгниют ноги и зубы, ты сам выберешь для себя этот путь» Сначала я не поверил, что она на это способна…
Я тоже не верила, что ваша семейка такая бесчувственная, но, видимо, это передается по наследству…Вот только я-то ни в чем не провинилась, чтобы вы вдвоем преподавали мне жестокие жизненные уроки…
— Но этим же вечером я был выставлен за дверь. Она оплатила мне за два месяца однушку на севере, дала с собой закруток и круп, немного одежды — ничего дорого, чтобы я не смог ничего заложить в ломбарде, и пожелала удачи. Я послал ее на три веселые буквы. Первые недели ждал, что сейчас она посигналит мне, и я пулей сбегу вниз, извинюсь, и мы заживем как раньше. Через месяц я сам пришел ползать у нее под воротами, но она прислала дворецкого и просила передать, что спустит на меня собак, если я не исчезну в тумане.
— И как же ты выживал дальше?
— Как-как, устраивался на работу. Но сразу же увольнялся. Я не клоун, чтобы клиенты, которые никогда в жизни не были на Мальдивах и не ели лобстеров, указывали мне, как мальчишке на побегушках, что делать. Как только кто-нибудь повышал на меня голос или пытался отчитать, я тут же увольнялся. Я не хотел работать за копейки. Не хотел надрывать здоровье и таскать тяжести. Криминал тоже был не для меня — я боялся, что мама сдержит слово и оставит меня гнить за решеткой. Унизился даже до того, что пытался занять денег у бывших бизнес-партнеров. Но мама всех успела предупредить, что я в черном списке. И если кто-то мне поможет, то его компанию потопят.
Подумать только — простую «грязную» работу надо оставить простолюдинам, а он, голубых кровей, должен сразу устроиться начальником и час в день перебирать бумажки и раздавать указания…
— И как ты вернулся назад? — спрашиваю, скорее, для поддержания беседы, чтобы он снова не дергал меня за плечи. Я догадываюсь, как. Через меня.
— Через два месяца, когда срок аренды истек, я был в отчаянии. Я похудел на двадцать килограмм, стал нервным и дерганным. Я лежал в комнате и смотрел в потолок, была на душе такая безнадега, как будто я никогда не выберусь из этой жопы. И тут ко мне стучится личный водитель. Мама зовет к себе на ужин тет-а-тет. Я так и рванул — грязный, небритый, в несвежей одежде. Накормила меня до отвала самыми роскошными блюдами, о которых я мечтал перед сном, пока у меня живот сводило от голода. А потом, когда я снова вкусил все блага человечества, предложила мне непоколебимые условия.
Как больно от того, что я, даже не зная об этом, выступила в роли наказания для другого человека…Как можно так играть людьми, словно пешками?! Или вы, короли, забыли, кто двигается по полю, пока вы прячетесь за другими фигурами и стоите на месте?!
Я больше не хочу слушать его. Я закрываю глаза и пытаюсь погрузить себя в транс, чтобы мимо меня прошло самое больное и едкое.
И как у тебя хватило совести приплетать сюда нашего нерожденного сына? Насколько сильно ты опустишься, чтобы затащить меня в постель? И самое ужасное — мне придется лечь с тобой, потому что без этого моей мести не получится.
— Да…он был совсем маленький…точнее даже — он еще не родился, но мы его очень сильно ждали…Я представлял, как буду играть с ним в футбол, ездить на рыбалку, приходить на его школьные матчи.
