Ознакомительная версия.
Пуговицы черными жемчужинами просыпались на грязный пол, все тринадцать. Девочка-пташка дугой выгнула спину и оказалась близко-близко. Так близко, что Ян мог слышать, как бьется ее сердце, мог видеть свое отражение в ее расширившихся зрачках. Новая жизнь обещала быть очень интересной, если он возьмет в нее Клементину. Стоит поговорить с ней… потом… когда к нему вернется способность говорить…
… — Черт, у меня нет нитки и иголки! — Вместо того, чтобы последовать его примеру и, лежа в расслабленной позе, бездумно смотреть в потолок, эта дурочка ползала под кроватью, собирая рассыпавшиеся пуговицы. — Ты испортил такую замечательную вещь! — В ее голосе не слышалось злости, лишь легкое огорчение и чисто женское желание поворчать из-за пустяка. Ян улыбнулся. — Знаешь, где я ее купила? — Из-под кровати вынырнула растрепанная голова.
— Где? — спросил он, просто чтобы поддержать беседу, порванную кофточку ему было совсем не жаль.
— На распродаже театрального реквизита, вот где!
Ян не выдержал, расхохотался. Да уж, ценное приобретение, ничего не скажешь!
— А что ты смеешься?! — В голосе Тины послышался намек на обиду.
— Я не смеюсь. — Ян перестал улыбаться. — Пташка, давай я завтра куплю тебе новую кофточку?
— Я не хочу новую. К моей юбке идет только эта.
— А еще она изумительно идет к гольфам и кедам.
— Тебе не нравятся гольфы и кеды?
— Нет, боже упаси! Я же прекрасно понимаю, что это неотъемлемый атрибут субкультуры.
Теперь расхохоталась она, плюхнулась на кровать рядом с Яном, заглянула в глаза, сказала неожиданно серьезно:
— Ты хороший.
— Я нехороший.
На закате жизни ему не хотелось записываться добровольцем в хилую когорту хороших. Хотелось для разнообразия побыть плохим. Интуиция и жизненный опыт подсказывали, что плохим живется интереснее.
Тина немного подумала, потом согласно кивнула. Умная девочка — оставляет ему право выбора. Вот это по-настоящему хорошо. Ян прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Голова почти не болела, далекие отголоски не в счет. Он знал, что это временное явление, скорее всего это просто затишье перед бурей, и завтра мигрень атакует с утроенной силой, но это завтра, а сегодня ему хорошо. Кажется, первый день из отмеренных ему шестидесяти прожит не зря. Ян похлопал ладонью по покрывалу:
— Пташка, давай спать.
— Я не хочу спать, у меня еще уйма дел, — сказала Тина сварливо: — Одну пуговицу так и не нашла. Хорошо, что я запасливая и у меня есть с собой еще кое-какие шмотки, а то пришлось бы ходить оборванкой.
Ян хотел было сказать, что в своем готическом прикиде она и выглядит как раз как оборванка, но удержался. Во-первых, новая жизненная философия предполагала терпимость к ближним, а во-вторых, ему не было никакого дела до того, как выглядит Тина в одежде, достаточно было просто знать, что под маской Коломбины прячется хорошенькая барышня, пусть немножко чокнутая, но милая.
— …У тебя есть какие-нибудь планы? — Голос Тины Ян расслышал уже сквозь сон.
— Есть.
— Какие?
— Увидеть Париж и умереть…
Уснул он под аккомпанемент тихого женского смеха…
Наступивший день принес жесточайшую головную боль. А что он хотел после такой бурной ночи? Выпивка, езда по ночной автостраде, случайный секс со случайной женщиной. Ян приоткрыл один глаз — случайная женщина спала рядом, полностью одетая. Правда, на сей раз вместо бархатной кофточки на ней был черный атласный корсет на шнуровке и полупрозрачная бордовая блузка. В комбинации с полосатыми гетрами и кедами комплектик смотрелся просто убийственно.
Мама дорогая, что ж это на него вчера нашло?! Раньше даже в пьяном бреду он бы не позарился на такую «красоту». Впрочем, раньше он считал себя бессмертным, а бессмертные на многие вещи смотрят под другим углом.
Мысль, что жизнь неумолимо близится к финалу, не порадовала, где-то в желудке вдруг заворочался колючий ком, Яна затошнило. Его вырвало, едва он успел переступить порог ванной. Минут через пять, после умывания холодной водой, в голове просветлело, даже колючий ком из желудка исчез. Ян сел на бортик душевой кабины, сжал виски руками. Нет, он не готов к правде. Вчерашняя бесшабашность была всего лишь иллюзией, следствием алкогольной интоксикации. Новый день принес осознание неотвратимости, страх и безысходность. Эх, лучше бы было ничего не знать, лечиться от мигрени, кочевать из клиники в клинику и умереть в счастливом неведении.
Да, умереть в счастливом неведении, так и не увидев Париж, не прыгнув с парашютом, не побывав по-настоящему свободным ни одного дня, не имея права выбора. Хотя про выбор — это он загнул. Выбор у него небогат — всего-то решить, как прожить оставшиеся дни. Что-то сродни шекспировскому «быть или не быть». Конечно, «быть» ему нравилось намного больше, но и в «не быть» можно найти свои плюсы, если подойти к вопросу творчески.
Вот, к примеру, живет человек, живет, строит планы на будущее, а ему бац — кирпич на голову или пуля в сердце, или апоплексический удар — и нет никаких планов, и выбора тоже никакого нет. А скажи этому человеку заранее: «Дорогой друг, жить тебе осталось ровно два месяца», он бы, может быть, за эти два месяца горы свернул, все свои планы реализовал и ушел в мир иной с чувством исполненного долга.
Ян невесело усмехнулся — не получается у него качественного самообмана. Бесплодные мудрствования получаются, а самообман нет. Видать, не тот склад ума. Ему всегда были больше по сердцу действия, а не размышления. Вот и надо действовать, прямо сейчас, чтобы на упаднические мысли не оставалось ни времени, ни сил. Ян встал, вернулся обратно в комнату.
Девочка-пташка спала, распластавшись поперек кровати. Бархатная кофточка и двенадцать похожих на черные жемчужины пуговок лежали на тумбочке. Значит, тринадцатую так и не нашла. Стараясь не шуметь, Ян оделся, бросил прощальный взгляд на Тину. Девчонка проснется, а его нет. Может, хоть записку какую написать?
А зачем? Разве они друг другу что-то должны объяснять? Случайные связи тем и хороши, что не нужно ничего объяснять и обязательств никаких нет, и угрызений совести. Удобная вещь — случайные связи, надо бы взять на вооружение. Все, пора ехать!
Он уже знал, куда направится. В Париж — город художников, бунтарей и влюбленных. Банально — хотеть в Париж, намного креативнее — стремиться на Тибет или в Японию, на худой конец. А Ян всю свою сознательную жизнь мечтал именно о Париже. Наверное, это из-за бабушки. Бабушка в молодости была балериной Большого театра, танцевала «крайнего лебедя в третьем ряду» — так она любила говорить. Однажды с гастролями бабушка побывала в Париже и заболела им на всю оставшуюся жизнь. И сама заболела, и внука заразила, потому что вместо сказок на ночь Ян слушал рассказы о чудесном городе.
Ознакомительная версия.
