Ярость Ирвинга докатилась до меня теплом его тела, оказавшегося рядом слишком близко и быстрее, чем я успела отстраниться. Он развернул меня на верхней площадке и заставил посмотреть на него. Я уже давно так близко не видела лица парня, и от этого мне стало неуютно смотреть на него. Слишком интимно близко, для такого знакомства.
— Не будь грубой, деточка. То, что я не оценил прелесть твоих кристально серых глаз и розовых губок, еще не значит, что стоит меня обзывать тупым, — сказал Ирвинг мне и, продолжая смотреть на него вот так с близка, я поняла, что он намного интереснее, чем казалось на фотографиях. Но вовсе не его привлекательность заставила меня задохнуться, а ярость. Я скинула его руку, и подалась на шаг назад.
— Какую прелесть!? — возмутилась я, — Может это тебе нужно быть вежливей, это все же мой…
И тут я замолчала, понимая, что едва не сказала нечто ужасное, и непростительное.
— Ну, — лицо Ирвинга стало в один миг темным, замкнутым и почему-то довольным, словно он только и ждал, когда я скажу что-либо подобное, чтобы иметь настоящую причину меня ненавидеть. — Говори, что хотела. Твой дом? Поверь, я это прекрасно знаю. И здесь лишь из-за Майи. Доучиться я мог и в Австралии.
Я почти открыла рот, чтобы извиниться, но не стала этого делать. Он сам был виноват, и мои слова только ответная реакция на его. Не понятным было одно — почему эта реакция такая бурная.
— У тебя своя отдельная ванная, а так же огромнейший шкаф. Окна комнаты выходят частично на море. Другое закрывает дерево во дворе, но внизу видно сад.
Это я протарабанила ему в лицо, как уставший гид, который рассказывает одно и то же изо дня в день, и мечтает об отпуске. При этом Ирвинг так и не отпустил второй руки с моего предплечья. Я начала нервничать, лицо его даже не дернулось. Оторвав от меня свою руку, он пропустил меня вперед, чтобы я показывала куда идти.
И хотя мне было неприятно осознавать, что когда он шел сзади, я чувствовала себя при этом незащищенной, это было лучше, чем прожигать в его спине дыру. И когда уже казалось коридор не кончиться, мы дошли до наших дверей. Я только мельком глянула на свою, чтобы убедиться не оставила ли Етни под нею корзину с нижним бельем. Хорошо, что она была забывчивая, мне бы не хотелось видеть его гадкую ухмылку по этому поводу. Даже еще толком не зная его, я уже могла понять, что так бы и было. Ирвинг бы не упустил такой возможности сказать мне что-то плохое. Он меня ненавидел.
Толкнув дверь в его комнату, я не стала заходить, и не стала ставать слишком близко. Тепло его злости меня смущало. За эту неделю я много времени провела в его комнате, помогая маме красить и обставлять все мебелью. Время от времени я возвращалась к их фотографиям, но потом ставила все назад. Комната могла бы быть уже готовой, если бы не коробки с их личными вещами, к которым мы не прикасались, мама считала, что они сами все разложат по своему вкусу. Я стояла и смотрела во внутрь, думая, насколько такому парню как он, может понравиться эта комната, и вовсе не смотрела на него. Но чувствовала, как долю секунды мой профиль прожигают его глаза.
Я думала, что он зайдет, но Ирвинг тоже остался на месте. К моему удивлению он обернулся на 180 градусов и посмотрел на мою дверь, выкрашенную в серый цвет, с лимонной надписью моего имени. Творчество Етни, которое мне понравилось, и я решила его оставить.
— Серая дверь, — констатировал с улыбкой, которую никто веселой бы не назвал, Ирвинг. — Наверняка твоя.
Я тут же поняла его намек о моей серости. Вот урод! А потом посмотрел в другой конец, глаза его тут же цепко охватили то, что разрисованную и обвешенную сделанными из бумаги цветами, дверь Ентни, было видно даже сюда. На двери Майкла висели флаги нескольких футбольных клубов, которые тоже прекрасно просматривались издалека. Моя же дверь ни о чем не говорила.
— Спорим, что твоя комната из каталога, и вылизана так, что кажется стерильной больничной палатой? — сказал он, и мне захотелось двинуть его по лицу. Спрятав руки в карманы, я пошла к своей комнате, радуясь, что наши двери не напротив. Хватит и того, что мы учиться тоже будем вместе. Но встречаться каждое утро здесь, когда никого не будет рядом — боюсь, это приведет к погибели кого-нибудь из нас.
— Видимо экскурсия закончилась, — отозвался он, смотря мне вслед, и видимо, пытаясь тем самым смутить меня. Не спорю, темно-зеленые глаза были странными и красивыми, но в данный момент, я бы с большим удовольствием их выцарапала.
— Пошел ты, — буркнула я, и, хлопнув дверьми, на миг прикрыла глаза. А когда открыла, моя прилизанная каталожная комната смотрела на меня. Пустота, вот что в ней было. Эта комната вообще ничего не могла сказать обо мне. Чертов гад, оказался прав. Почему я раньше этого не видела?
Обойдя по краю комнаты, я уселась на диванчик возле окна, и продолжала осматривать свои владения. Серый, бордовый, лимонный — вот и все, что тут было. Несколько фото висящих в рамках на стене, которые купила мама. Книги обернуты в одну и ту же бумагу, чтобы гармонировать с помещением, и пару CD-дисков. Одежда не валяется, все сложено в шкаф, и повсюду чисто. Но разве это плохо? И вообще, зачем я его слушаю, я целое утро потратила на этот порядок!
Вечер для меня стал таким же малорадостным. Родители за ужином пытались осторожно говорить с Етвудами, чтобы не задевать тем, которые бы касались родителей. Скорее это делалось ради Майи. Она почти ничего не ела, и как я поняла, это было вызвано усталостью. Етни кого хочешь, могла заговорить до смерти, но это был перелет из Ирландии и дорога из Лондона сюда. А потом целый день распаковывания вещей. Я валилась с ног, а что говорить о ней, ведь девочка еще была слаба после аварии, и я удивлялась, как она еще держится на ногах.
— Думаю, Майя пойдет спать раньше всех остальных, так как Етни может занять ванную на час, — вставила я, в веселый разговор, и все тут же, как по команде уставились на бледную и измученную Майю. Только одна пара глаз, зеленых и бесноватых, смотрела на меня, и к своему ужасу я поняла, что краснею. Волна злости тут же заставила меня вскочить на ноги, и помочь встать Майе. Хорошо, что я это сделала, от усталости она начала хромать, и почти не ступала на ногу, что еще недавно была в гипсе. Мы похромали вдвоем в тишине, так как нам двоим было тяжело. Мой вес едва ли превышал ее, потому я не могла полностью взять на себя вес Майи. Нам помогло то, что в скалолазании я научилась распределять вес на все тело.
Когда мы дошли до ее комнаты на глаза девочки навернулись слезы. И так не слишком румяное лицо стало еще бледнее. Усталость просто сбивала ее с ног. Надеюсь, Ирвинг понимает, что он не смог бы позаботиться о ней, таким образом, как мои родители?
