Вино принесло с собой запах «изабеллы» и смутное воспоминание о лете. Захотелось тепла, солнца и покоя...
— Ты удивительно умеешь исчезать, — неожиданно услышала Алина. Подняла глаза и увидела рядом с собой Илью. — Ты словно растворяешься в этом сумасшедшем мире, и тебя невозможно отыскать, как невозможно отогреть замерзшую бабочку... А потом так же неожиданно ты появляешься, чтобы снова когда-то исчезнуть...
— Привет, — искренне улыбнулась Алина. Она была рада видеть Илью и даже как будто по нему соскучилась.
— Где ты была все это время? — Илья опустился на стул. — Я искал тебя, но мне говорили, что ты куда-то переехала, никто не знает твоего телефона, никто не может ничего сказать...
— У меня были не лучшие дни, — сказала Алина. — И мне не хотелось никого видеть...
— А сейчас?
— Сейчас — не знаю, — честно призналась Алина. — Меня как будто бы нет... Старая я кончилась, а новая никак не может начаться...
— Из гусеницы в бабочку? — понимающе спросил Илья. — Это бывает. Я написал несколько новых песен. И знаешь, по-моему, они все про тебя.
— Сыграй, — попросила Алина. — Я так давно тебя не слышала...
— Я сегодня весь вечер буду играть для одной тебя, — предложил Илья. — Хочешь?
— Хочу, — кивнула Алина.
— Вот и договорились, — улыбнулся Илья и поднялся.
Когда зазвучала музыка, Алина снова глотнула вина, закрыла глаза и вся отдалась во власть чарующим звукам гитары. Он пел новую песню о человеке, квартира которого превратилась в одиночную камеру и наполнена дымом сигарет и образами воспоминаний; о девушке, которая жила в такой же одиночкой камере, раскрашивала ее в разные цвета и вешала по стенам зеркала, чтобы создавать иллюзию пространства; о том, как однажды они оба поняли, что одиночная камера существует внутри них, и тогда этой камеры не стало...
Евгений Измаилович провел Тамару в кабинет и плотно закрыл дверь.
— Я тебя слушаю, — официальным тоном заявил он, садясь за огромный двухтумбовый черный стол.
Тамара слегка растерялась от такой официальности.
Евгений Измаилович поднял трубку телефона, набрал три цифры и распорядился:
— Бутылку коньяка, два бокала и лимон ко мне в кабинет. — Он повесил трубку и взглянул на Тамару. — Я тебя внимательно слушаю.
— Женя... — собралась с духом Тамара, уже поняв, что рассчитывать на снисходительное отношение не приходится. — Я хотела тебя попросить...
Дверь кабинета открылась, Тамара замолчала.
Молодой человек резво расставил на столе коньячные бокалы, бутылку, сахар в хрустальной вазочке и блюдце с нарезанным лимоном и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.
— Спасибо, — кивнул ему Евгений Измаилович. — Пока все.
Молодой человек тут же испарился. Евгений Измаилович повернулся к Тамаре.
— Продолжай. Я слушаю.
— Может быть, ты сначала нальешь даме?
— Без проблем, — сказал Евгений Измаилович и разлил коньяк по бокалам. — За встречу.
Тамара не удержалась и выпила коньяк залпом. Евгений Измаилович едва пригубил свой.
— Женя, я хотела тебя попросить... Этот художник, он... он был слишком пьян... Он не хотел...
— Дальше что? — перебил ее бормотание Евгений Измаилович.
— Я... хочу попросить прощения за то, что я... — Тамара решила зайти с другого бока.
— Ты не поздновато об этом вспомнила? — снова перебил ее Евгений Измаилович.
— Послушай, это я во всем виновата... Мы с Игорем старые друзья и...
— Это я уже понял. — Евгений Измаилович подлил Тамаре коньяка.
— Я так не могу. Ты меня все время перебиваешь!
— А ты ничего толкового и не говоришь. Мне не нужны эти слюнявые оправдания. Мне нужны либо деньги, либо ты. Ты что, этого до сих пор не поняла?
— Женя...
— Если ты этого не поняла, то нам с тобой не о чем разговаривать, — жестко сказал Евгений Измаилович. — Я могу простить уход любимой женщины. Я могу понять состояние аффекта, но подставлять другую щеку после того, как мне врезали по одной, я не буду. Я не Иисус Христос.
Тамара снова залпом выпила коньяк.
— Лимончиком закуси, — придвинул к ней тарелку с лимоном Евгений Измаилович.
Тамара машинально взяла лимон. Во рту стало так же кисло, как в душе.
— Я хочу знать, что ты решила. — Евгений Измаилович выделил голосом слово «ты».
— Может быть... как-то можно отсрочить...
— Зачем? Я и так слишком долго ждал. Боюсь, этих денег твоему бродяге-художнику не найти никогда. А ждать всю жизнь в мои планы не входит. Сколько там у нас времени осталось? — Евгений Измаилович взглянул на большой настенный календарь с изображением японского пейзажа. — Пять дней? Вот через пять дней ты мне и принесешь. Или деньги, или себя.
Тамара поднялась со стула.
— Ты можешь присоединиться к Алине и посидеть в ресторане за счет заведения. По старой памяти. А через пять дней — я жду. Можешь прийти сюда, можешь сразу в твою квартиру. Там, кстати, до сих пор твои вещи остались.
Тамара шла по коридору в зал, и ее трясло от бессильной ненависти и унижения. Она понимала, что Измаилович прав и этих денег они с Игорем не найдут. Ни через пять дней, ни через месяц. Но возвращаться на таких условиях к нелюбимому мужчине — это хуже, чем продаваться за деньги. Кем-кем, а проституткой Тамара никогда не была.
— Пошли отсюда! — подлетела она к Алине.
Алина посмотрела на подругу и даже спрашивать ничего не стала: все было ясно написано на ее лице.
На улице Тамара нервно закурила, дав выход эмоциям и сломав первую сигарету.
— Старый козел!
— Что он сказал?
— То же, что и раньше. Он хочет или деньги, или меня. И ни дня отсрочки!
— Томка... — растерянно протянула Алина. — И что ты теперь собираешься делать?
— Поеду к Игорю, расскажу ему об этом разговоре. Может быть, мы что-нибудь придумаем... — Но было видно, что Тамара сама не верит в то, что говорит. — Поедешь со мной в мастерскую?
— Нет, что ты! — отмахнулась Алина. — Я — домой.
— В свою однокомнатную?
Алина подумала пару минут:
— Нет, к родителям. Слушай, у меня к тебе просьба. Узнай там как-нибудь поаккуратней у Глеба или у остальных, не появлялся ли Андрей. И если появлялся, то в каком состоянии.
— Хорошо, — кивнула Тамара, но голова ее была явно занята другими мыслями. — Ладно, я побежала. Вон как раз мой автобус идет!
— Ну, пока! — махнула рукой Алина уже вслед убегающей Тамаре. Постояла несколько минут, решая, а не пройтись ли — погода была хорошая, сыпал крупными хлопьями снег, превращая окружающий мир в стеклянную игрушку со снежным круговоротом внутри. Фонари и неоновые вывески раскрашивали снежинки в разный цвет, все это очень напоминало постер какого-то дорогого журнала.
