Ознакомительная версия.
В детстве Федор жил в сознании того, что мир гармоничен так же, как его семья. А когда понял, что гармонии в мире маловато, это не стало для него ударом. В семье-то она оставалась, гармония, а значит, можно было не страдать из-за ее неполного присутствия в мире.
В родителях не было ни пошлости, ни житейской придавленности, ни карьеризма. Чтобы добиться существенного положения, отец не рвал на ходу подметки – работал по своим способностям и не терял лица, то есть делал то же, что делали все его предки, которых естественный для них образ жизни и работы рано или поздно приводил к руководящим должностям. Это не были какие-то очень высокие должности – для того чтобы их занять в советское время, надо было вступать в партию, а отец, опять-таки как и все его предки, делать этого не хотел. Но кому-то ведь надо было не просто числиться начальником, а руководить тем, что не может существовать без грамотного руководства, например, Боткинской больницей, и Илья Кириллович Кузнецов был именно таким человеком, который обеспечивал это грамотное руководство.
Папа познакомился с мамой в мединституте, они поженились на третьем курсе. У Кузнецовых принято было жениться рано и навсегда – папа всегда ссылался в этом смысле на чеховскую повесть, в которой старый профессор медицины говорил, ему не нравится в студентах, что они курят табак, употребляют спиртные напитки и поздно женятся.
Мама была педиатром и всегда работала, но при этом у Федора всегда же было ощущение, что она существует не в социуме, а в каком-то надмирном пространстве, в котором не имеют значения мелкие житейские дрязги, к каковым относятся в том числе и большие социальные потрясения. Мария Игнатьевна Кузнецова была вневременна, как героиня какого-нибудь английского романа, но при этом она была очень русская. Впоследствии Федор повидал разных женщин в разных странах, и многие из этих женщин были очень человечески хороши, но ни одна из них не была похожа на маму именно в смысле ее русской духовной основы, глубокой и такой же предельно естественной, какой была папина естественность в труде.
Его жизнь строилась по родительским лекалам, хотя он не стал врачом, как предполагалось, а поступил на математический факультет МГУ, потому что ему нравилась не медицина, а сложный мир формул и уравнений. Но общий тон его жизни, стиль, и даже не стиль, а строй был точно такой, как у всех Кузнецовых – ровный, размеренный, логичный. Естественный, а значит, единственно правильный; в этом Федор был уверен.
Перестройка и последовавший за ней слом привычной жизни не вызвал у него ни ужаса, ни даже неудовольствия, хотя уменьшение семейного благосостояния было очень заметным, потому что Илья Кириллович не считал возможным брать взятки у больных и дополнительные доходы были для него таким образом исключены.
– Он еще руку не набил, а уже цену себе набивает, – брезгливо говорил он о каком-то молодом хирурге.
А доходы основные сделались у него, хирурга более чем опытного, такими, что их и доходами было неприлично называть.
Тем не менее Федор не проклинал происходящее, потому что видел не только сами по себе перемены во всей их непоследовательности и хаотичности, но и картину в целом. В отличие от мамы, он разбирался в особенностях социума очень хорошо. И вот это его точное и цельное виденье картины позволяло ему понимать, что происходит смена общественного строя, что это не может произойти легко, потому что прежний строй был выморочным и держался на насилии, обмане и самообмане огромного количества людей, что сделало этих людей генетически инфантильными, а значит, взросление дастся им крайне тяжело.
Ему же происходящие перемены казались не столько тяжелыми, сколько чрезвычайно интересными. Хотя немалая часть людей, которых эти перемены вызвали к жизни и сделали ее хозяевами, не вызывали у Федора ничего, кроме брезгливости. Он этих скороспелых людей своими хозяевами отнюдь не считал, богатство их не вызывало у него уважения, и он предпочитал обходить таких людей – наглых, самоуверенных, беспринципных – стороной.
Но избегать их можно было только до тех пор, пока он оставался в границах деятельности, которую выбрал для себя по окончании школы, то есть в прежних временах. А во временах нынешних его обособленное существование не могло продлиться долго по простой причине: тесен стал для него абстрактный математический мир, тесен и неинтересен!
Федор видел, что современный мир преображают не математики, а экономисты, и его желание заняться экономикой было сродни желанию какого-нибудь молодого человека тридцатых годов поехать на большую стройку, чтобы жить большую жизнь. Впрочем, нет – в намерениях Федора не было недомыслия, которое являлось важнейшей составляющей энтузиазма молодых людей в советские годы. Он понимал, чего хочет и как этого достичь.
Когда он сказал родителям, что собирается учиться экономике в Гарварде или в Колумбийском университете, они несколько опешили. Это показалось им таким же малоосуществимым, как если бы сын заявил, что после аспирантуры матфака намерен стать космонавтом. Они не видели связи между математикой в МГУ и экономикой в Гарварде. А Федор видел.
– Но ведь в Гарварде, насколько я знаю, бесплатно не учат, – заметил отец.
– Сначала поеду в Прагу, – объяснил Федор. – Там международная школа, что-то вроде подготовительных курсов. Постараюсь поступить. Если через два года прилично закончу, могу выбрать любой американский университет и учиться бесплатно.
Что ж, родители привыкли, что его желания носят осознанный характер. Вряд ли они обрадовались предстоящему отъезду единственного сына даже в сравнительно близкую Прагу и уж тем более за океан, но, поразмыслив, вспомнили, что в семье Кузнецовых когда-то было принято учиться за границей. Это являлось такой же традицией, как ранняя и основательная женитьба, только традиция ранней женитьбы существовала всегда, а традиция заграничной учебы после революции прервалась. Но ведь это произошло не по их семейной вине. И вот теперь, выходит, еще одна традиция восстанавливается.
Илье Кирилловичу решение сына показалось тем более обоснованным, что и сам он к этому времени стал бывать в Европе – участвовать в медицинских конференциях, обмениваться опытом с коллегами, – и почувствовал все преимущества открытого мирового пространства.
Одним словом, план Федора получил полное семейное одобрение, и он стал готовиться к экзаменам в Пражскую международную экономическую школу. Это заняло все его внимание, на этом сосредоточились все его силы, и он предположить не мог, чтобы что-нибудь могло его от этого отвлечь.
Однако отвлекло. В его жизни появилась Варя.
Ознакомительная версия.
