когда я был с Николаем.
Его массивное бессознательное тело сидит на стуле в пустой комнате.
Толстые веревки обвиваются вокруг его груди и впиваются в чернильные руки, привязывая к стулу, голова наклонена вперед, волосы скрывают лицо. Теперь они длиннее, более волнистые.
Мои пальцы подергиваются, желая — нет, нуждаясь — снова прикоснуться к нему, почувствовать его, узнать, будет ли он по-прежнему приносить мне покой, как раньше.
Я не могу остановиться. Даже если знаю, что не должен этого делать. Даже если уверен, что это абсолютный путь к катастрофе.
Моя рука движется сама по себе, когда я погружаю дрожащие пальцы в его волосы и откидываю их назад.
Как только я снова увижу его лицо так близко, мне захочется отбросить свою гордость, упасть перед ним на колени и умолять его принять меня обратно.
Я хочу целовать его губы и наслаждаться его языком.
Две недели без него были гребаной вечностью. До него мне было все равно, но после него это пытка — изо дня в день обходиться без его прикосновений.
Выживать без его присутствия, флирта и навязчивых сообщений.
Без его ухмылок и глупых шуток.
Без… него.
Я глажу пальцами его волосы и думаю о том, чтобы поцеловать его. Всего один раз.
Никто не узнает
Он издает стон, звук вибрирует и ударяет меня в грудь. Я отпускаю его и дергаю за волосы у себя на затылке, чтобы не дать своей руке коснуться его щеки или, что еще хуже, поцеловать его.
Николай открывает расфокусированные глаза, зрачки расширены, вероятно, из-за наркотика, который дал ему Лэн.
Мое сердце так сильно колотится в груди, что я удивляюсь, как он его не слышит.
— Цветок лотоса…? Что ты здесь делаешь?
Моя рука перестает тянуть за волосы, и я клянусь, что никогда не чувствовал такого облегчения, как в тот момент, когда он назвал меня так, а не моим настоящим именем. Но, опять же, его речь невнятная, так что, возможно, он все еще под наркотиками и не понимает, о чем говорит.
Я убираю руку со своего затылка и беру нож, а затем начинаю разрезать веревку, пытаясь сохранять спокойствие и не поглаживать каждый изгиб его мышц, пока говорю своим фирменным бесстрастным тоном.
— Это ты в моем доме. Не мог просто остаться в стороне?
Я чувствую, как вздымается грудь Николая под моими руками, и краем глаза замечаю его ухмылку, когда он понижает голос.
— Как еще я мог увидеть, что ты так очаровательно беспокоишься обо мне?
— Я не беспокоюсь о тебе, и не называй меня больше, черт возьми, очаровательным.
— Вау. Опрятный мальчик умеет ругаться.
— Заткнись, или я оставлю тебя на несуществующую милость моего брата и кузенов.
— Если бы я знал, что увижу тебя с этой стороны, давным-давно бы позволил себя похитить.
Я смотрю на него, моя грудь болит, а сердце умоляет о чем-то. О чем угодно.
— Ты с ума сошел?
Николай пожимает плечами.
— Возможно.
Я испускаю долгий вздох.
— Я освобожу тебя и оставлю заднюю дверь открытой, тебе придется самому искать выход.
— Нет.
От нового голоса я замираю и начинаю паниковать. Как долго он был здесь?
Я выпрямляюсь и медленно поворачиваюсь.
— Крей.
Дерьмо.
Все это происходит из-за его мести. Мне нужно вытащить Николая отсюда. Немедленно.
У меня ужасное предчувствие.
Все еще повернувшись боком, я продолжал разрезать веревки Николая, стараясь делать свои движения как можно менее заметными.
Крей, однако, все равно замечает их и рявкает:
— Отойди.
— Это неправильно, и ты это знаешь…
— Отойди на хрен, Брэн. Второй раз повторять не буду.
Я так и делаю, опуская руку с ножом, когда смотрю на своего кузена.
— Убирайся, — приказывает он.
Это на него не похоже. Он ослеплен местью и даже не замечает меня. Я единственный человек, которого он действительно ищет для общения, потому что нам обоим комфортно в тишине, и мы не чувствуем необходимости ее заполнять.
Он покладистый и предпочитает сон всему остальному, но при этом любит сражаться и унаследовал гены Кингов больше, чем я.
Это первый раз, когда я вижу Крея таким неуравновешенным и неуправляемым. Я беспокоюсь, что Николай будет втянут в безумие, которое он затеял вместе с Илаем и Лэном.
И это вызывает во мне отвратительное чувство.
Страх.
Потребность защитить его пульсирует под моей кожей, как непреодолимое желание.
— Послушай… — я делаю шаг в сторону Крея. — Я знаю, что ты чувствуешь потребность отомстить, но все это неправильно.
— Твоего мнения никто не спрашивал. Не вмешивайся.
— Я не позволю тебе выбросить свою жизнь на ветер ради родителей, которых ты никогда не знал, и прошлого, без которого тебе будет лучше, Крейтон, — говорю я твердым тоном. — Я отпущу Николая, а потом мы поговорим об этом. Рационально.
Я поворачиваюсь к Николаю и чувствую, что таю, когда вижу, что он смотрит на меня своими полуприкрытыми глазами.
Прости меня, говорю я. За все.
Я хватаюсь за веревки, но удар обрушивается мне на затылок, и мир уходит из-под ног.
Последнее, что я вижу, — это широко раскрытые глаза Николая, когда я падаю на него сверху. Но мне удается просунуть нож ему между бедер, чтобы он мог спастись.
Или, по крайней мере, мне так кажется.
Моя последняя мысль — как же мне не хватало его запаха. Может быть, потерять сознание не так уж и плохо, если я смогу его обнять.
Николай
Ситуация превратилась в дерьмовое шоу.
В тот день два человека покинули этот подвал в гребаной машине скорой помощи.
Одним из них был я из-за этого ублюдка Крейтона. Но карма — маленькая сучка, которая работает очень быстро, потому что он тоже получил то, что заслужил.
Возможно, я усугубил свою участь, напоровшись горлом на лезвие его ножа. Но вообще не жалею об этом. Я даже не хочу думать о том, что меня могут использовать против Джереми. В мое гребаное присутствие этого просто не случится.
В любом случае, это было больше недели назад.
Сейчас я в порядке, швов накладывать не пришлось, а через несколько недель я смогу носить новый шрам как знак чести. Да, сучки.
Мои сестры и Джереми не согласны с тем, как я отношусь ко всему этому инциденту, но кому какое дело. Я жив.
Я в порядке.
Или был. Пока не узнал трагический факт, который не замечал все это время.
Моя младшая сестра Мия, судя по
