Маргарита не ответила. Они ехали в джипе, ветер рвался сквозь окна на застежках-молниях, ныл, как рассерженный москит. Печка работала на всю мощь, но все равно было холодно. У Маргариты стыло лицо, пальцы почти примерзли к рулю. Ее сердце заледенело.
«Кто так поступает, Марго? – повторил Дэниел, уже громче. – Как тебя угораздило просить лучшую подругу приехать с пятилетней крестницей в пургу и метель?»
«Прости», – пробормотала Маргарита.
«Простить? – Не веря своим ушам, Дэниел сердито фыркнул. – Все эти годы ты вела себя так, будто Кэндес тебе что-то должна! А в итоге получила только ее жалость. Она жалела тебя, Марго».
Ужасные слова, но разве тут поспоришь?
«Ты прав, – кивнула она. – Кэндес меня жалела. А я ее напугала».
Маргарита сглотнула. Если уж Дэниел ее осуждает, пусть осуждает за все. Кто-то должен знать, что она натворила. В глубине души Маргарита надеялась, что Дэниел ее поймет, и потому рассказала ему, как призналась Кэндес в любви, а та смутилась и растерялась.
«Она не могла оставаться со мной в одном доме, – сказала Маргарита. – Ее было не остановить».
«Какая гадость! – возмутился Дэниел. – До чего же мерзко! Представляю, как ей было противно. Даже мне противно».
«В моем чувстве не было ничего мерзкого. Просто мне вдруг открылось, как дорога мне Кэндес, и я хотела, чтобы она это знала».
«Открылось?.. Марго, она мертва! Погибла из-за тебя!»
«Да».
От слов Дэна Маргарите почти стало легче. Она винила себя сама, другие наверняка осудили бы за глаза, узнай они всю историю или только ее часть, и лишь у Дэна хватило злости обвинить Маргариту вслух. Это было как пощечина – больно, но по заслугам.
В доме на Куинс-стрит Дэн сразу же отобрал Ренату у временной няни, поднялся наверх и вернулся с чемоданом.
«Собери ее вещи, все до единой. Не смей ничего оставлять!»
Он одел Ренату и торопливо вывел на улицу. Маргарита подумала, что больше никогда не увидит девочку.
Маргарита потеряла всех, кого любила; избавиться от остального было намного легче. После похорон она ни с кем не виделась и не разговаривала – ни с Портером, ни с Дасти, ни с Итаном… Она сразу решила, что закроет ресторан, но эта жертва казалась слишком незначительной.
– После смерти твоей мамы я подумывала о самоубийстве, – призналась Маргарита. – Я примеряла эту мысль словно платье, воображала, как и когда это произойдет. Я считала, что слишком просто выпить упаковку валиума: уснешь и все. Я собиралась направить свой джип прямо в океан или броситься с парома, привязав к ногам чемодан с грузом. Или сжечь себя, как индийские женщины. Я чувствовала себя чудовищем. Казалось, меня опустошили, отняли радость и надежду. В какой-то миг я вдруг поняла, что смерть – слишком легкое наказание. И тогда я решила уничтожить в себе самое ценное.
– Что именно? – спросила Рената, едва сдерживая страх.
– Вкусовое восприятие. – Маргарита отправила в рот ложку шоколадного мусса. – Я не чувствую вкуса. Это могло бы быть гороховое пюре, я бы не отличила.
– Но как…
– Прижгла язык раскаленным металлом.
Она искалечила себя основательно, подойдя к вопросу по-научному. Разожгла огонь из пекановых поленьев, которые горят жарче, чем другая древесина, выбрала из своих замечательных французских кухонных инструментов один и раскалила на углях добела.
– Я выжгла вкусовые сосочки, чтобы никогда больше не чувствовать вкуса.
– Больно было?
Больно? Маргариту не заботила боль, разве могло что-нибудь ранить больнее, чем… Но за четырнадцать лет она не раз просыпалась по ночам от кошмара – раскаленный металл, ужасающее шипение, вонь сожженной плоти.
– Язык сразу распух. Помню, как он заполнил весь рот и не давал мне дышать. Я чуть не потеряла сознание. Если бы потеряла, то, наверное, не выжила бы. Однако я добралась до телефона и позвонила в полицию. Я не могла говорить, но меня все равно нашли и отправили в больницу.
На другой день по острову поползли слухи. Кто-то говорил, что я отрезала язык ножом, а кто-то утверждал, что у меня случился припадок и я откусила себе язык. Никто не сомневался, что я сошла с ума. Некоторые считали, что Кэндес была моей любовницей, другие думали, что я сделала это из-за Портера. Стремление к самоуничтожению, как сказали в больнице. Меня не хотели выписывать, говорили, что я представляю угрозу для самой себя. Три месяца я провела в бостонской психиатрической лечебнице. Посттравматический стрессовый синдром, так это сейчас называют. Со временем врачи поняли, что я вполне вменяемая. Очень помог мой юрист, хотя ему пришлось повоевать, чтобы меня выпустили. Я вернулась домой, но не смогла вернуться к обычной жизни. Ресторан я продала, и за хорошую цену, но было ясно, что мне придется коротать дни одинокой и никем не понятой. Так оно и случилось.
– Я живу незаметно. – Тут Маргарита подняла руку. – И очень тихо. Это мой выбор. Я не сумасшедшая, хотя иногда, если честно, мне жаль, что это не так.
Рената не знала, что ответить, но, похоже, Маргарита восприняла это как нечто совершенно естественное. С ней вообще было легко. Рената решила, что лучше вообще ничего не говорить, и они сидели молча минут пятнадцать, а может, и все двадцать. Рената ужасно устала, но ее мозг лихорадочно работал. Она впервые услышала всю историю – и оказалось, что в ней нет ничего нового. Наверное, в глубине души Рената давно ее знала.
Часы пробили полночь. Маргарита встрепенулась.
– Пора спать, – сказала она и встала, чтобы собрать посуду после десерта.
«Вот и все, ужин закончился», – подумала она, но не успела ощутить ничего похожего на облегчение, печаль или покой – в дверь постучали. В этот раз ошибки быть не могло, стучали громко и властно. Рената тоже услышала стук. Глаза у нее округлились.
– Ничего удивительного, – прошептала Маргарита, отводя Ренату на кухню. – Мы же знали, что рано или поздно тебя хватятся и будут искать.
– Что будем делать?
– А чего бы ты хотела? Можем открыть, а можем притвориться, что уже спим, пусть приходят утром.
– Давайте сделаем вид, что спим, – предложила Рената.
– Хорошо.
Маргарита выключила свет. В окна кухни точно никто не заглянет, для этого пришлось бы перелезть через добротный восьмифутовый забор в палисадник.
– Давай подождем минутку, а потом я отведу тебя наверх.
Рената скованно кивнула и сжала костлявые Маргаритины пальцы. В дверь снова дробно постучали.
– А можно как-нибудь… – начала Рената.
– Посмотреть, кто там? – закончила Маргарита. – Конечно. Пойду взгляну.
Она осторожно вышла в темный коридор, уговаривая себя не бояться. В конце концов, это ее дом, а Рената – ее гостья. Маргарита на цыпочках прокралась в гостиную и выглянула в окно, едва сдерживая страх. Вдруг сейчас кто-то заглядывает в окно с улицы?
