Никки стояла в нескольких шагах от нас, в элегантном шелке и жемчуге, и глаза ее округлились от ужаса.
– О, Фреди, – выдохнула она.
– Вот именно, «о Фреди!» – обернулась к ней Пилар. – Кстати, я говорила, что все-таки не смогу поддержать тебя? Да, вот так, и Элоиз тоже. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? – спросила она без тени искренности.
Кровь отлила от лица Никки, когда она осознала сказанное. Все эти ленчи и чаепития, походы по магазинам и Уединение оказались не чем иным, как способом выведать информацию обо мне. Никки всегда была доброй и верила всему, что ей говорили, так что я не могла ее винить за то, что она не догадалась раньше. Но когда Пилар появилась у меня дома, как свет в конце тоннеля, и заявила, что будет поддерживать Никки, было непростительно с моей стороны не понять, что свет на самом деле означал приближение поезда.
– Полагаю, – добавила Пилар, – тебя все-таки не примут в Лигу.
По своей старой привычке Никки выбежала из комнаты. Говард, который вошел слишком поздно, последовал за ней.
Сделав свое дело, Пилар ушла, так же поступили и несколько моих «подруг» из Лиги. Но большинство осталось.
Сойеру не оставалось ничего иного, как поддерживать беседу с оставшимися гостями, но я видела, что на самом деле ему хотелось, чтобы все ушли. Я улыбалась присутствующим, но мне было трудно дышать.
Неожиданностью оказалось то, что в итоге мой показ произвел фурор. Все картины, кроме той, на которой была изображена я, были проданы. Скандал, вероятно, не очень повлияет на мое положение в Лиге, но зато сильно сказался на прибыли. Особенно если учесть, что в нем замешан неуловимый миллионер Сойер Джексон из «Джек Хилл технолоджис».
Когда разошлись последние гости и обслуживающий персонал, было уже поздно. С тех пор как была открыта картина, я вряд ли сдвинулась с места больше, чем на фут. Я смотрела на нее, когда сзади подошел Сойер.
– Черт возьми, прости, – пробормотал он.
– Ты ни в чем не виноват.
– Я не должен был оставлять ее одну ни на минуту.
– Если бы не было картины, было бы что-нибудь другое. Она наконец получила шанс показать всему городу и, что более важно, Лиге избранных, что Фреди Уайер не так уж идеальна. Теперь у нее точно не будет конкурентов на пост президента.
– Проклятье.
Я попыталась изобразить великолепную улыбку, но вышло лишь ее жалкое подобие.
– Не бери в голову. Главное, спасибо тебе за выставку. – Хорошие манеры любой ценой.
Он подозрительно посмотрел на меня:
– С тобой все в порядке?
– Со мной? Все прекрасно. Более чем.
Кто упрекнет меня за эту ложь?
Мое сердце дважды гулко стукнуло посреди тишины, пока он изучал меня. Он взял меня за подбородок и заглянул мне в глаза:
– Все будет хорошо.
– Каким образом? – Знаю, это было проявлением слабости, но слова сами выскользнули из моих губ.
– Ты просто переживешь это, как и все остальные.
– Я не хочу быть, как все остальные! – выпалила я.
– Но ты и есть как все, просто притворяешься, что это не так. Все спотыкаются о кочки на дороге, в том числе и ты.
Каюсь, я была не в лучшем расположении духа, но я только что пережила тяжелую психологическую травму и была достойна всяческих похвал за то, что сносила все испытания, не растеряв свойственного Фреди Уайер шарма. Но даже у моей стойкости есть пределы.
– Так ты пытаешься поднять мне настроение?
– Фреди, твоя жизнь не была такой уж идеальной до того, как все случилось. Ты просто делала вид, что это так. Черт побери, Фреди, жизнь слишком коротка, чтобы все время беспокоиться о какой-то дерьмовой репутации.
Возможно, это было правдой, но она настолько не вписывалась в мою шкалу ценностей, что я лишь уставилась на него. Наверное, поэтому я оказалась абсолютно неподготовленной к его следующим словам:
– Разреши мне помочь тебе.
Я уже не раз говорила, что мне не нужна помощь. Я не нуждаюсь в спасении.
Я проигнорировала возликовавший внутренний голос.
– Я влюбляюсь в тебя, Фреди. Я хочу быть рядом с тобой. Позволь мне помочь тебе с этим справиться.
Я не ожидала от него такой доброты. Еще более неожиданной оказалась внезапная мысль, что я, быть может, тоже начинаю в него влюбляться. Секс и так многое усложнял. Но любовь?..
На самом деле, меньше всего мне сейчас нужны были новые сложности. Понятно, что лучше бы мне было подумать об этом до того, как лечь с ним в постель. Но я пришла в себя (ничто так не проясняет мысли, как скандал), и мне нужно было установить между нами дистанцию до тех пор, пока я не приведу в порядок свою жизнь.
Он – высокий, темноволосый, сексуальный – потянулся к моей руке, но я отступила с вежливой улыбкой:
– Ты так мил, и... ну... спасибо, что поделился сокровенным.
А что я должна была сказать? Судя по выражению его лица, что-то другое.
– Я говорю, что влюблен в тебя, а ты так отвечаешь?
В нем снова проснулся мистер Безопасность, к которому меня так бессовестно влекло с самого начала, и его нижняя челюсть задрожала. Не то чтобы меня это испугало. Напротив. Я хотела утащить его в кабинет и позволить ему делать со мной все что угодно. Ужасно, ужасно, этого просто не может быть.
Я колебалась.
Нет, не может.
– Мне жаль. Но уже поздно, – сказала я, – и мне кажется, тебе лучше уйти.
Наши взгляды скрестились, и его лицо окаменело.
– Сойер, пожалуйста, уходи. Мне нужно время, чтобы все обдумать.
– Так, значит? – Он угрюмо собрал свои вещи. – Мне это не нужно.
Господи, мне тоже не нужно!
Он пошел к выходу, гулко ступая по паркету.
– Спасибо! – крикнула я ему вслед.
Он остановился в дверях и обернулся. Он выглядел очень злым и сексуальным. И снова я почувствовала дикое желание побежать за ним и потребовать, чтобы он отвез меня домой и делал со мной все те вещи, в которых он был таким специалистом. Но я держала себя в руках. На прощание я сказала:
– И мои поздравления с успешным показом картин.
Думаю, он выругался.
Я ослепительно, но сдержанно улыбалась:
– Когда я со всем разберусь, я тебе позвоню. Просто дай мне немного времени. Тогда мы поговорим, ладно?
– Необязательно. По-моему, мы все выяснили. Вот так.
Я смотрела, как он уходил. Мне совсем не понравилось, как защемило мое сердце, но я стойко держалась, сохраняя великолепную осанку, которой всегда гордилась, и говорила себе, что так будет лучше, чувствуя при этом, что хуже, наверное, быть уже не может.
Я ошибалась.
Когда я проснулась на следующее утро и вошла в кухню, зазвонил телефон. Кика стояла, скрестив руки, приподняв одну бровь и нетерпеливо притопывая. Говорить с кем угодно по телефону казалось предпочтительнее, чем перенести изрядную порцию испанского осуждения от горничной, поэтому я взяла трубку.
