— Как приятно Вас здесь видеть, — втискивается в ее уединение чужой мужской голос, — Вы украшение вечера, Элиза. Уверен, единственная естественная во всех смыслах красавица среди присутствующих.
— Благодарю, Федор Алексеевич, — сдержанно улыбается материализовавшемуся Коршунову. — А я думала, украшение вечера — это такие меценаты, как Вы. Приятно знать, что еще существуют неравнодушные люди.
— Это наш с Вашим мужем долг. Как и Ваш — блистать, радуя наш пресыщенный взгляд.
Девушка продолжила улыбаться через силу. Такие заходы, вызывающие оскомину на языке, стали привычной частью жизни. Если раньше она могла позволить себе посылать старых извращенцев, то сейчас была вынуждена достойно играть отведенную роль жены уважаемого бизнесмена. Поразительно, как виртуозно Элиза научилась поддерживать лицемерие.
Пара-тройка бессмысленных реплик, тянущих время и призванных маскировать истинную цель — а именно: то, как нагло и жадно мужчина лапает ее глазами. И она позволяет себе откланяться.
Обычно Рома материализуется, как только возникает необходимость защитить девушку от поползновений. Но сегодня он слишком занят, смеясь в разговоре с прелестной незнакомкой, которая полностью завладела его вниманием.
Это тоже один из симптомов — необоснованные вспышки ревности. Новый для нее собственнический инстинкт. Он порождает пожар в крови, когда Элиза смотрит на общение Ромы с другими женщинами. И умом-то понимает, что причин нет, это норма жизни, дань вежливости, этикету, а вот на уровне эмоций — с ней происходит настоящая катастрофа. И после, когда огонь гаснет, остается пепелище из жгучей неуверенности в себе. Потому что вот они — женщины, к которым привык Разумовский: сложные, уравновешенные, породистые. А она проста как пять копеек со всеми вытекающими последствиями. Отсюда вывод — планку не тянет.
Стоит ли удивляться, что в их паре именно Элиза влюбилась по самое не хочу?.. Позволила Роме просочиться в каждую клетку. И теперь его в ней слишком много. Концентрация зашкаливает, душит. Черт возьми, она не хотела этих чувств! Не хотела становиться такой уязвимой…
Ночью, прижатая к груди мужа, девушка вглядывалась в темноту и думала о том, что получила по заслугам. Довольно резко и «громко» высказываясь о слабости сестры, сама стала заложницей той же хвори. Дав себе слово никогда не влюбляться и не прогибаться, чтобы никто не смог ее разбить, с завидной готовностью бросилась в омут.
Разумовский — манящая петля, в которую Элиза полезла по незнанию и отныне понятия не имела, как из нее спастись.
Глава 25
«…я включаю радио
громче громче
мы с тобой танцуем как дураки
мы роман не вытянем, только очерк,
набросаем титрами от руки…»
Мисанова
Рома тщательно изучал заключение экспертизы прочности бетона. После забора керна прошло уже несколько недель, в течение которых проводились лабораторные и инструментальные исследования. Качество было подтверждено, и мужчина дал соответствующие распоряжения продолжить строительные работы. Все шло по плану, и это немного настораживало. Последний год им интенсивно пытались препятствовать на всех стадиях — от участия в тендерах и вплоть до сдачи объекта. Как сознательный человек он не мог сходу взять и поверить, что испытания разом закончились, поэтому перепроверял всю документацию несколько раз, а процесс — и вовсе контролировал излишне скрупулезно.
Это все требовало немало усилий и времени, но Разумовский старался не задерживаться до ночи, и хотя бы к позднему ужину уже быть дома. Только вот, к своему удивлению, теперь сам обнаруживал квартиру пустой. Тишина была странной и неестественной. Настораживающей. Но он пока не высказывался по этому поводу.
Элиза стала возвращаться позже него все чаще и чаще. Ссылалась на важные тренировки. Но Рома-то чувствовал, что она его почему-то старательно избегает. У нее и раньше были тренировки. И даже работа. Но девушка не пропадала где-то до самой ночи. И в целом, да, у нее изменилось поведение. Открытая и очаровательно взбалмошная темпераментность вдруг уступила прагматичной молчаливости. И это ну никак не вязалось с ее образом. Будто та несравненная нарисованная девочка стала терять краски.
Разумовский не хотел верить в очевидное, но приходил к выводу, что здесь взыграла ее гордыня, и Элиза никак не может простить ему историю с незаслуженной — как сама искренне считала — должностью. Поэтому он и хотел скрыть от нее, чтобы не переживала, не циклилась на технической стороне, а полностью погрузилась в любимое дело, нарабатывая репутацию. Но получилось то, что получилось, и досадно, но это встало между ними. Пусть она и продолжала отзываться на близость, и даже будто отчаяннее и трепетнее, чем раньше, но все равно Рома ощущал возводимые барьеры.
Неужели его желание помочь настолько сильно ее задело? Или, быть может, есть что-то, чего Элиза не договаривает?.. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным — пока не созреет и не захочет рассказать сама, бесполезно допытываться.
Вечером его ждал неожиданный поворот событий.
Звонок от охраны дома стал подобен спусковому крючку и явился началом необратимых последствий.
Мужчина мчался по дороге, нарушая правила и глуша тревогу в груди. По пути все же успел вызвать частную скорую помощь, машина которой практически одновременно с ним доехала до жилого комплекса. Элиза отнекивалась, уверяя, что уже в порядке, но Разумовский был тверд и настоял на первичном обследовании. У бригады в наличии нужные приборы и аппараты — почему нет? Не каждый день тебе звонят и сообщают, что жена рухнула в обморок на подъездной дорожке. Твоя здоровая и ни на что не жалующаяся жена.
В принципе, Рома был уверен, что врачи объявят об истощении организма и пропишут покой. Она ведь в последнее время буквально надрывается со своим баскетболом, а это не шутки. Где видано, чтобы тренировки проходили до самой ночи почти каждый день? И ладно бы, если бы это был профессиональный спорт, но ведь нет.
Когда ему сообщили предполагаемую причину ее состояния, впервые за очень долгое время Разумовский растерялся. И молчал до ухода медиков, переваривая новость. А потом бесшумно вошел в спальню и минуту изучал свернувшуюся калачиком девушку. Она лежала с закрытыми глазами, еще немного бледная, такая беззащитная и уязвимая… Но как только Рома заговорил, ее спина моментально вытянулась, каменея от напряжения:
— Как себя чувствуешь?
— Как обычно.
Он обошел кровать и встал лицом к лицу с ней.
— А как чувствовала, теряя сознание?
Элиза моргнула и отвела взгляд, усиленно делая вид, что заинтересовалась стальной ручкой на тумбочке, и все же нехотя ответила с долей паясничества:
— Ну…очень интригующе. Моя голова стала независимой планетой и кружилась вокруг своей оси. А потом ее прихлопнуло асфальтом. Дальше ты знаешь.
— Как давно с тобой такое?
— Первый раз.
— И ты совсем не догадывалась?..
— Я была уверена, что переутомилась.
— Или утешала себя так?
Девушка резко вскинула голову, и они вновь встретились глазами. Теперь в ее бездонной глубине вспыхнули угольки сопротивления, похожего на обиду. Она упрямо поджала губы и проигнорировала вопрос.
— Ты пила таблетки?
Элиза вздрогнула. И снова демонстративно отвернулась.
Рома шумно выдохнул.
— Элиза?
Тишина в ответ. Ее нежелание разговаривать обескураживало. Атмосфера враждебности — выбивала из колеи. Он сделал шаг к ней и позвал чуть громче:
— Элиза!
И совсем не ожидал, что она тут же вскочит на ноги в своеобразном нападении:
— Не надо кричать! Я забывала — да! У меня сбой мозга, я не справилась! Не смогла сосредоточиться на всём одновременно, как ты! Что еще ты хочешь услышать? Я виновата! Виновата, Рома! Но не делала этого специально и, поверь, больше тебя самого не хочу ребенка! Ясно? Становиться матерью не входило в мои планы! Доволен?! Я тоже не хочу этого ребенка! Не хочу!
