— Со мной тоже это было. — Сказала она печально. — Боль разрушает доверие, Минти. Вот что я могу тебе сказать. Но потом все будет хорошо, поверь. — Она обвела рукой комнату. — Когда Натан ушел, у меня было чувство, что я теряю себя и детей, но я выжила. Через кровь и слезы, но я сделала это. — Она опять покрутила пальцем пуговицу. — Натан поступил так, как хотел. Я не в состоянии была разглядеть, что он изменился. И почему он не мог измениться? Это его право. Так что это не твоя вина, знай это. — Еще не много, и она позволила бы мне сорваться скрючка.
Вино развязало мой язык.
— Однажды к нам на ужин пришли Роджер и Гизелла Гард. Веришь или нет, но я стала проницательным политиком. Один из мальчиков не слушался, и Натан успокаивал его. Я видела, как Роджер смотрел на него, я почти слышала, что он думает в этот момент. Он видел перед собой человека, утратившего стержень, и в моей голове пронеслась мысль, что лучше принять смерть, чем поражение. — Я поставила свой бокал. — Желала ли я смерти Натану? Вот в чем вопрос.
Роуз снова покрутила бокал.
— Когда Натан ушел, я подумала, насколько проще быть вдовой, чем брошенной женой. По крайней мере, никто не стал бы обвинять меня в том, что я каждый вечер кормлю его гамбургерами и жареной картошкой. Мне было бы удобнее, если бы он просто умер. — Она опустила бокал, блеснуло золотое кольцо. — Но я бы все равно потеряла свою работу, не так ли.
— Возможно, — уступила я. — Хотя тогда я считала лояльность в рабочих отношениях старомодной глупостью.
— А теперь?
— Я подумала о Крисе Шарпе.
— И теперь тоже. — Я посмотрела на ковер. — Не пытался ли Натан унизить меня, когда попросил тебя стать опекуном мальчиков?
— Может быть, он думал, что для них так будет лучше.
— Возможно.
Роуз неожиданно взяла меня за руку.
— Минти, ты не понимаешь… я освободилась. Наконец я перестала мечтать о Натане. Я не собиралась возвращаться в его жизнь. Я отвергла его.
Я позволила ей оставить свою руку в моих ладонях и высказала наконец тот секрет, от которого мучительно кровоточило сердце:
— Я никогда не любила его, Роуз. Нет, любила, но не сердцем и душой, а умом и телом. Он сознавал, что стареет, и хотел того, что я не собиралась ему давать. Если бы я любила его, я позволила бы ему… о, поехать в Корнуолл, и еще миллион других вещей. — Роуз сжала мои пальцы. — Я думаю, что он отчаянно жаждал покоя.
Роуз отняла руку.
— Я покаже тебе его письмо, Минти.
Она подошла к письменному столу в углу, достала картонный пакет, вынула из него конверт и подала мне. Я развернула два мелко исписанных листа бумаги.
«Дорогая Роуз… Нет, разве «дорогая» означает «близкая моему сердцу»? У меня нет права просить тебя, но я чувствую, что это необходимо. Если ты получила это письмо, которое я оставил у Тео, значит, я рассчитал все правильно. Я пишу, чтобы попросить тебя вспомнить, что когда-то вы были хорошими подругами с Минти. Если ты читаешь это, значит, она живет с детьми в нашем доме. Конечно, я понятия не имею, когда ты получишь письмо. Когда я впервые спросил тебя, сможешь ли ты стать опекуном, если что-то случится со мной, мальчики были совсем маленькие, и ты ответила, что подумаешь. Я не представляю, кто бы лучше подошел на эту роль. Я прошу тебя об огромном одолжении, особенно учитывая наше прошлое, но я так хорошо тебя знаю, Роуз, и нет человека, которому я доверял бы больше…»
Несколько секунд я не могла читать дальше.
— О, Натан…
— Ты в порядке? — спросила Роуз.
— Я кивнула.
«… все, что могу сказать в оправдание своего поведения по отношению к тебе, это то, что чувства и страсти захватывают нас совершенно неожиданно. Именно это случилось со мной, когда я полюбил Минти. Я и сейчас люблю ее и хочу сказать следующее: в ней было и сохранилось до сих пор много прекрасных качеств, которыми невозможно не восхищаться. Ты сама это заметила, когда познакомилась с ней. Ей было намного труднее, чем она ожидала. Поэтому я снова прошу тебя — если ей и детям нужна будет помощь, если она попросит или даже не будет просить об этом, помоги ей…».
Я отложила письмо, взяла сумку и поднялась на ноги.
— Почему ты не рассказала мне о нем? Я знаю, что его слова причинили тебе боль, но ты должна была сказать мне.
Ответ Роуз был коротким и честным.
— Да.
— Это все упрощает.
— Да, думаю, так и будет. Но я не думала о тебе, Минти.
Итак, молчание Роуз не было местью, и я не могла ожидать ни большего, ни меньшего. Голова кружилась, я слишком плохо себя чувствовала, чтобы идти домой. Мне удалось выговорить:
— Он знал, что я никогда не любила его, как должно. Правда. — Я уже плакала открыто. — Это чувствуется в письме.
Роуз сложила его и убрала в стол.
— Когда Натан ушел, я разлюбила его, как он и хотел. Это было неизбежно. Не было никакого другого способа выжить.
Мы смотрели друг на друга. Между нами лежало наше прошлое, которое мы оплакивали. Она подняла пакет:
— Еще кое-что. Он просил Тео прислать мне это. Думаю, это что-то вроде личных заметок. Я не читала его, Минти, только несколько страниц. Я не смогла. Ты должна взять его. — Она вложила пакет мне в руки, и я заглянула внутрь. Там был пропавший дневник.
Самая трудная борьба — с собственным сердцем, и я наконец поняла, что не могу винить Натана. Если наши собственные чувства и порывы порой непостижимы для нас, то как понять чужую страсть, ярость и преданность, сокрушающие установленные нами границы. В какие-то моменты нашей жизнь Роуз, Натан и я обманывали друг друга и обманывались сами.
— Мы должны постараться, Роуз, что-то сделать из этого, — сказала я.
— Да, — ответила она, — мы должны.
Когда я подошла к дому, мальчики ожидавшие меня у окна, выскочили мне навстречу. Я обхватила их и толкнула внутрь. Потом я захлопнула входную дверь, прислонилась к ней и глубоко вздохнула.
В пятницу за четыре недели до Рождества я сидела в конференц-зале «Парадокс». Я бросила взгляд на часы, было уже 5.30. Барри был в ударе и не собирался останавливаться. То, что он говорил, было интересно, но я жалела, что он не собрал нас утром. Крис оперся подбородком о ладонь. Во время паузы он поднял взгляд на меня.
— Ты спешишь, Минти?
— Вовсе нет, — ответила я хладнокровно.
— Мы перейдем к тебе через минуту, Минти, — сказал Барри.
Сирил предпринял отважную попытку призвать рождественский дух и развесил гирлянду волшебных фонариков над большой картиной на стене. Это был Шифтака. Я убедила Барри, что это будет хорошая инвестиция, когда он решил вложить часть прибыли «Парадокс» в активы. Когда я намекнула, что сотрудники компании вполне могут считаться активами, Барри улыбнулся и уверенно заявил, что считает нас основными средствами.
