— Я тебя ненавижу, — сказал Пол, отполз и уткнулся в подушку.
— Я знаю, — ответила она и облизнула губы, как насытившееся животное.
Потом пронзительно засмеялась:
— Я говорила, что заполучу вас, Пол Бартон!
— Уйди отсюда, — глухо сказал он.
— Не разводи нюни! — резко одернула Рита по-русски и села, собирая волосы. — Можно подумать, что Томка была твоей первой женщиной!
Перевернувшись на спину, Пол с неожиданной для себя доверительностью сознался:
— Я надеялся, что она станет последней.
— Станет, никуда не денется, — пообещала Рита. — Где у тебя ванная комната?
Он вздохнул:
— Я провожу.
— Ты не трясешься над каждой каплей воды, как все британцы?
— Пользуйся сколько угодно.
Пока она принимала душ, Пол, накинув халат, заварил обещанный чай и подумал, что хотел бы вылить его на голову этой женщине. Чтобы ее лик победительницы вздулся уродливыми пузырями… Потом он, конечно, дал бы ей лекарство. Может быть, даже сам побрызгал аэрозолем, но сначала…
Он так сладко замечтался, что не заметил, как Рита вошла. От ее прикосновения Пол дернулся и плеснул кипятком себе на ногу. Взвыв, он толкнул ее в плечо:
— Уйди отсюда! Я говорил, чтобы ты ушла!
Пощечина разом привела его в чувство. Ни одна женщина до сих пор не била Бартона по лицу.
— Ты что делаешь? — озадаченно спросил он, прижав ладонь к щеке.
— Отхаживаю девочку-истеричку, — презрительно процедила Рита по-русски. — Что ты сопли развесил? Я же поклялась, что она ничего не узнает!
— Я могу тебе верить? — с сомнением пробормотал Пол.
Она довольно ухмыльнулась и перешла на английский:
— Разве ты только что не убедился, что я держу слово? Что с ногой? Не везет тебе с ногами. Такие длинные…
— Стоп! — он отбросил ее руку. — Не начинай все сначала.
— А ты мог бы начать сначала?
— Да ты просто шлюха! — в сердцах сказал Пол.
Неожиданно Рита потупилась, как провинившаяся девочка, и жалобно попросила:
— Ну прости, Пол! Что мне оставалось делать? Души твоей мне не видать… Только на тело и приходилось рассчитывать. Я все подгадала: ты изголодался и так растравил себя всякими видениями, что накинулся бы и на проститутку, покрытую язвами.
Пол так и передернулся от омерзения:
— О нет! На такую не накинулся бы!
Она ткнулась лбом ему в ключицу:
— Злишься?
— Я заварил чай, — ответил он.
— Для англичанина это все равно, что раскурить трубку мира?
— Почти.
Рита оживленно спросила:
— А можно я сама разолью? Всегда хотела поучаствовать в настоящей чайной церемонии. Ты покажешь, как это делается? Где у тебя чашки?
Ему пришел на память анекдот о русских женщинах, которые в первое же утро говорят: "А здесь мы поставим шкаф". Он попытался упредить ее тоном:
— Рита…
Однако, она уже завелась. Расхаживая по кухне, Рита громыхала дверцами шкафчиков и восклицала, обнаружив что-то необычное. Пол следил за ней молча и прикидывал: хватит ли у него сил выставить эту женщину за порог прежде, чем она снова уляжется в его постель.
— А давай пить чай по-русски? — сверкая серыми глазами, предложила она. — Прямо в кухне. Это у нас особое место, вроде исповедальни.
— Ты собираешься мне исповедоваться? — испугался Пол.
Она захохотала так громко, что кот, просунувший голову сквозь отверстие в двери, отпрянул и выскочил наружу.
— Не бойтесь, мистер Бартон! Я не стану так над вами издеваться.
"Тогда уйди!" — мысленно взмолился он. Рита не услышала.
— Давай по-русски, — уныло согласился Пол. — Я только приму душ.
Заперевшись в ванной, он долго поливал себя мелкими, остервенело бьющими струями. Кожа начала зудеть от такого яростного массажа, а Пол все не мог остановиться. Ему хотелось, чтобы под напором воды его тело распалось на частицы и утекло по черным трубам в море. Волны вынесли бы его к русскому берегу, а там он уж как-нибудь снова сложился бы в Пола Бартона.
"Зачем такие сложности? — спрашивал он себя. — Почему бы просто не отправиться в Хитроу и не взять билет на ближайший московский рейс? Вернуться к ней и все рассказать о Режиссере. Ту правду, о которой она сама ни за что не догадается… Что мешает мне это сделать? Бояться нечего, ведь я уже потерял ее. А она потеряла меня еще раньше, когда я только впутал Режиссера во всю эту историю. Так разве мы не можем заново обрести друг друга?"
Выйдя из ванной, он вспомнил о Рите и не нашел ее. Пол обыскал весь дом, уже чуть не подпрыгивая от радости, и убедился, что этой женщины действительно нет. Она ушла по-английски, то ли даже этим пытаясь вписаться в стиль его жизни, то ли отчаявшись это сделать. Полу не хотелось ломать голову. Его не задела даже обнаруженная на кровати записка: "Если б я наверняка не знала, что вы родились подданным Ее Величества, то решила бы, что хозяин этого дома — рефлексирующий русский интеллигент". Скомкав листок, Пол на минуту задумался, потом рассмеялся и пошел вниз.
Он от души напился чаю, вспоминая, как Тамара учила его пить "по-купечески" — из блюдца, понемногу откусывая от кубика сахара. Сначала Пол вылил весь чай на стол, но со второй попытки все получилось, и ему даже понравилось. Она смеялась: "Ой, Пол! Ты сейчас такой краснощекий и довольный… Настоящий купец!"
Пол засмеялся, увидев эту картинку, но тут же оборвал себя: "Чему я радуюсь? Этого ведь больше никогда не будет… Она любит не меня. Она любит молодого, талантливого и смелого, каким я давно перестал быть. С ним ей хочется пить чай вприкуску и скакать без седла…"
Оставив чашку на столике, Пол, тяжело ступая, поднялся в спальню и лег, в надежде уснуть. Голова у него еле работала, и он никак не мог сообразить, в какую сторону произошло временное смещение. Он начинал подсчитывать, и его сразу клонило ко сну. Наконец он понял, что все очень просто — от России его отделяли двадцать пять лет жизни, одолеть которые никому не под силу. Это открытие так придавило Пола Бартона, что он сразу уснул, как безропотно засыпает младенец, когда его укрывают тяжелым, стеганым одеялом.
Во сне он увидел себя кружащим по Стоунхенджу. Пол побывал там перед самым отъездом в Россию, растревоженный опасениями, что мощная энергетика этой чужой земли вытравит из него все британское и заполнит собой. В Стоунхендж Пол надеялся подзарядиться от каменных исполинов, в которых каждому виделось что-то свое. Даже во сне он ощущал ту же очистительную дрожь, которую вызвали в его теле невидимые, насквозь пронизывающие нити, что связывали глыбы между собой. Он суеверно обходил лунки, припорошенные вековым прахом сожженных здесь мертвецов. Зато голубые камни влекли его, и Пол тянул к ним руки, словно в каждом скрывалась она, и это свечение ее глаз окрашивало долерит. Он хватался за них, и они казались ему теплыми.
