"Где ты? Отзовись!" — молил Пол и понимал, что смешон. И чей-то смех слышался ему так явственно, что Пол начинал озираться. Но его окружали только молчаливые колоссы. Даже туристов не было видно, ведь это был сон, а маршрутов, ведущих в чужие сны, не разработали пока даже самые пронырливые фирмы.
Убедившись, что никто его не видит, Пол Бартон сбросил стягивающую тело осторожность и отдался на волю магических волн, что швыряли его от одной глыбы к другой. "Где ты? — кричал он по-русски. — Ты нужна мне!"
"Зачем?"
Это произнес голос, который Пол никогда не спутал бы с другим. И в тот же миг Режиссер добавил: "Стоп! Снято".
Бессилие подступило к горлу тошнотой: Пол нигде не видел его. Уже не в отчаянии, а в ярости он продолжал метаться по Стоунхенджу, но везде были камни, камни, камни…
"Выходи! — орал он, толкая их могучие, неподатливые тела. — Я убью тебя!"
Голос Режиссера настигал его в любом углу площадки: "Ты не убьешь меня. Ты меня слишком любишь. Ты даже ее принес мне в жертву".
Пол хотел было выкрикнуть: "Нет!", да вспомнил, что так оно и было. Он сам сорвал голубой цветок и преподнес Режиссеру, чтобы тот засушил его в своем бесчисленном гербарии. Ему хотелось проверить — достанет ли у нее жизнеспособности сопротивляться двум парам мужских рук. Она оказалась такой, в какую он и влюбился. Слабой и нуждающейся в защите…
Пол проснулся от того, что все тело затекло и болело, будто он всю ночь провел в одной позе. Но это не могло быть правдой, потому что постель оказалась смятой. "Да ведь я ее и не поправил после этой…" Мысль о Рите вызывала в нем отвращение, но вместе с тем Пол понимал, что получил то, что хотел, и не был уверен, что не захочет этого вновь.
Отдернув шторы, Пол едва не вскрикнул — перед его глазами плавал красный воздушный шарик. Бывают минуты, когда охватывает ощущение, что ты очутился в параллельной реальности, ведь в твоей ничего подобного просто быть не может. Пол смотрел на подрагивающий за окном второго этажа шарик и чувствовал именно это. Он опять попал не в свой мир.
Потом он слегка потряс головой и прошептал, зачем-то оглянувшись:
— Он же накачан гелием, вот и плавает… Кто его притащил? Идиотизм какой-то.
Вспомнив о своих бывших учениках, Пол с надеждой подумал, что это кто-нибудь из них прослышал о его возвращении и решил сделать сюрприз. Ему тотчас захотелось увидеть своих улыбчивых ребятишек, хотя до этой минуты он про них и не вспоминал.
Позавтракав традиционной яичницей с беконом, по которым уже соскучился в России, Пол выпил крепкого кофе с горячим тостом, намазанным клубничным джемом, и тщательно оделся. На работу он всегда одевался консервативно да и вообще любил хорошие костюмы и дорогие галстуки. В Сибири он так и не приобрел ничего нового. Собственно там и нечего было купить. Одежда, заполнившая их магазины, даже те, что именовались "английскими", была довольно низкого качества. Правда, купил там для нее платье и несколько пар обуви, но лишь потому, что выбирать было не из чего, а ему хотелось сделать ей подарок.
День обещал быть холодным и ветренным. В Лондоне уже все хлюпали носами и простуженно кашляли. Надев длинный плащ, Пол вышел из дома и, отвязав шарик, отпустил его в небо. Он страстно рванулся навстречу тучам, идущим на восток. Задрав голову, Пол проследил, как шар, похожий на каплю крови, уносится в сторону России. Раков на небе не было, одни серые камни, сбросившие свой вес на сердце Пола. Обычно его начинало давить к вечеру, но сегодня он ощущал боль с самого утра. Может, от того, что провел ночь в Стоунхендже.
Гринвичская школа, где до отъезда работал Пол, находилась в двух кварталах от его дома. Он прошел их, озираясь, как любопытный турист, и все казалось ему немного другим. В чем заключалось отличие, Пол не смог бы объяснить — так чувствуешь себя, возвращаясь в мир после долгой болезни.
"А я излечился?" — подумал он и не заставил себя отвечать. Проходя мимо забитой стоянки, Пол с усмешкой подумал, что за время его отсутствия парковаться в Лондоне стало ничуть не легче. Некоторые даже уезжают из-за этого… Самого Пола Бартона подобные мелочи ни за что не выжили бы из "столицы мира". Он так любил свой город, что даже Париж вызывал у него не восторг, а скорее чувство ревности. Остальные города просто не могли соперничать с Лондоном.
"Я хочу показать его тебе, — пустил он слова по ветру, вопреки расхожему мнению надеясь, что они не уйдут в никуда, а доберутся по назначению. — Мы ходили бы по Лондону пешком. Не целые дни, конечно, а то ты уставала бы и засыпала, не добравшись до кровати. А это, признаться, было бы не очень хорошо".
Пола опять, как вечером, охватило отчаяние от того, что же он натворил с этой женщиной, приходившейся ей теткой. В который раз он позволил Режиссеру взять верх над собой, ведь это именно Режиссер насиловал вчера эту женщину. Другого слова Пол и подобрать не сумел. Он сам не мог бы себя так вести… Там, в России, любовь возносила его, и Бартон парил над той единственной, что стала его землей и небом, и в то же время стремился подняться до нее. Вчера же он падал и падал, пока наконец не взвыл от боли, ударившись плашмя всем телом.
"В чем отличие? — размышлял Пол, уже машинально оглядывая геометрические росчерки домов. — В короткое слово "секс" вмещается все пространство от рая до ада. И с каждой женщиной ты оказываешься на другой ступени. Я пошел вниз… Сначала добрался до самого верха, а теперь спускаюсь и буду спускаться до конца дней своих. Потому что такая вершина может быть только одна".
Он непроизвольно оглянулся в сторону аэропорта Хитроу. Каждый день оттуда улетали самолеты на Москву, и Полу ничего не стоило оказаться в одном из них. Он сам не мог понять, что ему так мешало. Ведь его задетое самолюбие уже излечилось. Она не прошла проверку и все равно осталась лучшей. Не святой, но — любимой. Что же мешало?
Отголосок сегодняшнего сна настиг Пола почти у ворот школы. "Стоп! Снято", — вновь выкрикнул невидимый Режиссер, и Пола тотчас осенило: "Вот! Вот чего я боюсь. Притащить его за собой. Прежде, чем вернуться в Россию, я должен избавиться от Режиссера".
Он присел прямо на траву, хотя было холодновато, и спросил себя: "Существует ли способ расправиться с ним так, чтобы самому остаться в живых?" В поисках ответа Пол комкал траву, и мысли мелькали такими же скользкими, лишенными жизни обрывками.
Кто-то окликнул его удивленно и радостно:
— Да неужели это Пол Бартон?
Он оглянулся через плечо и поспешно встал, увидев учительницу немецкого языка, которая, как ни странно, и в самом деле была немкой. Ее родители происходили из немцев Поволжья, и во время войны, еще детьми, оказались в Германии. Эмма родилась там, а замуж вышла за англичанина, который увез ее в Лондон. С Полом они сдружились, когда он выяснил ее русские корни и сразу почувствовал интерес к коллеге, на которую еще вчера не обращал внимания. Он расспрашивал ее о России, но ни разу не смог объяснить, почему она так его влечет. В этом было некое тайное предопределение, путь, намеченный Богом, по которому движешься беспрекословно, не задавая вопросов. Так человек внезапно выходит из дома, хотя собирался провести вечер у телевизора, и оказывается сбитым машиной на какой-нибудь проселочной дороге, где они проходят раз в сутки. Прослышав о таком, люди суеверно кивают и говорят: "Судьба".
