Оливия Лихтенштейн - Замужество и как с ним бороться

— Когда ты снова угостишь меня своим куриным супом, а, Хло? — раздался глухой, словно из глубокого колодца, голос Эйба.

— Скоро, обещаю, — ответила я. Мне показалось, будто эти слова прозвучали гораздо позже, чем вылетели из моего рта. А был ли этот рот моим? Конечно, мне казалось, что он мой, но что вообще на самом деле значит мой? И вообще, если вдуматься, что есть рот?

(— Ты курила травку у Эйба? — спросил меня Грег на следующий день. — Ты курила его травку? — повторил он, недоверчиво качая головой. — Ты с ума сошла?! Да я никогда больше двух затяжек у него не делаю, а я уже давно курю! Тебе еще повезло, что ты в псевдокому не попала!

— О чем это ты? — не поняла я.

— А это когда не можешь двигаться и говорить, вообще не можешь! Господи, Хло, да что с тобой такое?!)

— Ко мне вчера Грег приходил, — сказал Эйб. Он сидел с закрытыми глазами и покачивался, словно в молитве. — Беседовал с Мойше о еврейской кухне, спрашивал, сколько тот кладет шмальца в кнедлики. Правда, у Мойше кнедлики не такие вкусные, как у тебя, — сказал он и тут же хлопнул себя по лбу. — Вот черт! Какой я идиот! Я ведь не должен был тебе этого говорить.

— Ничего, мне можно. Я — королева секретов, — заявила я.

Эйб, запихивавший диск в музыкальный центр, бросил на меня заинтересованный взгляд:

— Вот, послушайте-ка это. Эрби сделал новый ремикс на Шма[26].

Мы слушали регги-версию еврейской молитвы и притоптывали ногами. Потом я встала и принялась танцевать. У меня сохранилось смутное, но от этого не менее ужасное воспоминание о том, как я заставила нас втроем выйти в зал ресторана, выстроившись в цепочку и танцуя конга[27] — правой рукой мы прикрывали глаза, как и следует, когда произносишь молитву (которую мы распевали) Schma Yisrael Elohaynu Adonai Echad. Своим энтузиазмом мы заразили и остальных посетителей кафе, и они присоединились к нам. И после этого еще кто-то смеет утверждать, что евреи не умеют отрываться? К тому времени мы с Рути уже зверски проголодались, так что вернулись за свой столик и стали наслаждаться типичной едой наших предков: соленой говядиной, размельченными вареными яйцами, рогаликами и картофельными блинчиками с острым ямайским соусом — усовершенствованный Эйбом рецепт. Запивали мы все это сладким израильским вином.

— А тебе уже сообщили условия, на которых тебя сокращают? — спросила я у Рути с набитым печенкой ртом.

Публика, сидящая в зале, удивленно ахнула. Все застыли в немом ужасе — вилки с едой зависли в воздухе на полпути ко ртам, стаканы так и не достигли пунктов назначения, а несколько человек принялись троекратно плеваться через плечо, дабы отвести от себя дурной глаз.

— Что? Ну что такого я сказала? — громко спросила я.

Элегантный мужчина в деловом костюме, сидящий за соседним столиком, нагнулся и сильно сжал мне руку:

— Извините, конечно, но неужели вы думаете, что мы все так и горим желанием слышать вот это вот слово во время своего ужина?

— Какое слово? Сокращение?

Посетители снова ахнули и отвернулись от нас. Я увидела, что в ресторан вошел Володя, и помахала ему рукой. Это я отправила ему сообщение, когда Рути отвернулась, и попросила прийти сюда. Он был в пижаме, поверх которой накинул куртку, а под мышкой нес затрепанную книжку «Доктор Живаго».

— Где ты сейчас читаешь? — поинтересовалась я.

— Там, где Лара пошла на станцию, а Юрий сказал, что встретится с ней уже там.

— Ты правда не знаешь, что случится дальше? — удивилась я.

— Нет-нет, только не рассказывай! — зашикал он на меня.

— Как ты можешь быть русским и не знать сюжета «Доктора Живаго»? — изумилась я.

— Ну, что тут сказать? Видимо, тот урок в школе я прогулял, — улыбнулся Володя.

Я вывернула свои карманы. Скомканные платки, комки нежеваной жвачки, монетки, штраф за парковку в неположенном месте… Наконец я выудила конверт от Ивана.

— Что там написано? — спросила я.

Володя оглянулся. Парочка за соседним столом наблюдала за нами с явным интересом. Я встала, взяла Володю за руку, и мы вышли на улицу. Он поднес рисунок к уличному фонарю и сощурился, пытаясь прочесть текст.

— Тут написано: «Я не могу без тебя, давай будем как в начале. Я так тебя люблю».

Я снова расплакалась. На этот раз довольно симпатично: по щекам сбежала пара слезинок, оставив аккуратный след.

— Хло, только не веди себя, как Юрий Живаго… — заговорил Володя. — Беги на вокзал, не упускай свой шанс на счастье.

— Ах ты, врун, ты же сказал, что не знаешь, что там дальше, — ответила я, стукнув его по плечу.

Володя неопределенно пожал плечами.

— Да и вообще, а как же все твои речи про осторожность и семью? — возмутилась я.

— Иногда устоять перед любовью просто невозможно, — улыбнулся он.

— Люблю русских, — призналась я, обняв его. — Вы такие страстные и романтичные.

Кстати говоря, то, что Юрий отказался от любви к Ларе, ничего хорошего ему не принесло. В итоге он остался и без Тони, и без Лары. Умирал в одиночестве в Москве. Мне показалось, будто сама Вселенная посылает мне знак, указывает путь назад. Я поцеловала Володю и вернулась в ресторан.

— Ну и что там было написано? — спросила густо накрашенная матрона с соседнего столика, шествуя мимо нас к выходу.

— Не скажу, — ответила я.

— Вот ведь, все удовольствие испортили, — фыркнула она, махнув на меня рукой.

— Пошли, Рути, — позвала я подругу, рассчитываясь с Эйбом.

Он вложил мне в руку маленький пакетик с травкой.

— Это для Грега, — пояснил он.

Я послала ему воздушный поцелуй, и мы с Рути вывалились на улицу.

— Пошли к тебе, — предложила я. — Ты понюхаешь этой своей белой дряни, а я выкурю травку Грега.

— Ты прямо в животное превратилась, — заметила Рути. — Накурившееся животное.

После этого момента я мало что помнила, все терялось в какой-то дымке. Правда, помню, как лежала на полу у Рути на кухне, курила косяк и смотрела, как она снюхивает кокаиновую дорожку, запутанно петляющую вокруг ножек стола.

— И кто сказал, что кокаин нужно высыпать ровной дорожкой? — бухтела Рути. — Скучно, скучно, скучно!!! Я хочу жизни, движения! Хочу делать круги, квадраты, закорючки, изобретать новые формы!

Какими же мы чувствовали себя умными, интересными, талантливыми, остроумными и обаятельными! И у нас было столько тем для разговора! К сожалению, я не очень хорошо помню, о чем мы говорили, но уверена, что мы разрешили немало проблем — как своих личных, так и человечества в целом.