Мы пришли в нашу комнату. Едва за нами закрылась дверь, как Симон обнял меня и стал целовать. «Покажи мне твой язычок, я хочу видеть его», — говорил он мне, — «давай, покажи его…» Я высунула свой язык и пошевелила им. «Да, вот так хорошо. А теперь подойди к кровати, подними юбку и ложись. Раздвинь ноги и лежи спокойно». Три, четыре легких удара по гениталиям. Я вздрогнула, вся кровь у меня прилила к низу живота, резко накатило возбуждение. «Тихо, лежи спокойно!» Серия легких ударов, затем более сильных, по груди, по лицу, по бедрам. «На колени! Спускайся вниз!» Он расстегнул свои брюки. «И теперь возьми его в рот, да, вот так». Эрегированный член между моих губ, до самого горла. Возбуждение. «Достаточно. Вставай. Возьми плетку и подай ее мне. А теперь ложись на живот». Снова удары, на этот раз кожаным ремнем, совсем легонько — по спине, по заду. Легкое жжение. Более сильные удары, «лежи спокойно, не двигайся! — это только кажется больно… это ведь приятно». Боль приятна, оживляюща, а удары становятся сильнее, жестче. «Мама!» — хочется закричать, но здесь никого нет. Только большой, сильный гладиатор, который приковывает меня к кровати и раскрывает мои силы! Я извиваюсь как змея, подаюсь ему навстречу всем телом, которое жаждет разрядки. И тут — новый удар! И еще один, еще, обжигающий как огонь, почти даже слишком сильный, но только почти… «Еще перевернись, теперь на колени, задницу наружу, а теперь ты получишь все, чего хотела!» — и втыкает сделанную в виде пениса рукоять плетки в мой анус, засовывает его глубоко внутрь, еще и еще, оставляет его во мне и говорит: «тихо, не двигайся…» — теперь я должна снова перевернуться на спину и задрать юбку до самого живота; он начал стимулировать кой клитор, гораздо лучше, чем я сама могла это делать, опытнейшими во всем мире пальцами он дотрагивался до моего центра наслаждения, пока я почти не… нет, он перестает… я извиваюсь. «Спускайся на пол, на все четыре, так, а теперь иди, вот так, на четвереньках», — легкий удар, толчок в направлении холодильника, что ему надо?.. «Дальше, совсем медленно». В любой момент я могла встать и сказать: «Все, конец игры, я больше не хочу», — но не делала этого. Я наслаждалась насилием, которое он учинял надо мной.
«Иди дальше… на четвереньках, как дикая кошка»… ради Бога. «Теперь по направлению к входной двери…», что мне там нужно? Он же не станет… теперь я в двух метрах от двери. «Дальше!..» — снова толчок, и его глубокий голос: «Иди». И тут он открывает дверь, между ней и косяком образовывается щель, достаточная, чтобы я смогла увидеть безлюдный в это время коридор. Три часа ночи. Он что, хочет меня выгнать, вытолкнуть туда? Но, Боже мой, неужели все так серьезно? Я испытала настоящий страх. Игра переставала быть веселой и безобидной — речь шла о моей репутации. «Представь себе, что стоишь голая в коридоре, перед дверью своей комнаты, — пронеслось в моей голове, — и тут открывается соседняя дверь и жилец оттуда спрашивает: «Фрау Лустиг, что вы тут делаете в таком виде?» Придется вот так, без одежды, идти к портье и как-то объяснять, почему я снаружи, а мой спутник внутри. На лбу выступил холодный пот. Секунды текли как минуты, а минуты как часы… «Смилуйся, пожалуйста, смилуйся надо мной, Симон, прошу тебя!..»
«На сегодня довольно», — сказал Симон сухо и прикрыл дверь. Я не без труда поднялась и склонилась ему на грудь. У меня кружилась голова… Это было подло… я облизывала его, целовала, вдыхала теплые, мужские испарения с его тела, пот с его кожи…
«Иди ко мне, иди скорее, ложись на кровать». Он взбил подушку, подложил мне под голову и лег рядом, обняв меня. И тут из моих глаз потекли слезы, медленно, тихо, из самой глубины, слезы унижения и боли от предательства, тоски, отчаяния и любви, которая предала себя воле господина, скуля от преданности… Не волчица — собачонка. Но я жду, что ты поплатишься, Симон… что тебе еще отольются мои слезы…
Я приподнялась, но он бросил меня на кровать, раздвинул мне колени и входил в меня сильными толчками до тех пор, пока я не начала вставать на дыбы, достигнув пика наслаждения — и тут он кончил на мой живот. Буря миновала…
Мы заснули, как новорожденные, и больше никогда не вспоминали об этой ночи.
Торак возбужденно возился и ворочался на кушетке так и сяк.
Он усмехнулся, приподняв уголки рта. Я посмотрела на него с вызовом.
— Сударыня!.. — вскричал он. — Сударыня!.. не заходите столь далеко! Или вы хотите, чтобы несчастный калека-карлик тоже попал в число ваших сексуальных жертв?..
Я рассмеялась, а Торак потер руки.
— Пока довольно! Итак, вы хотите сказать, что вы оба пошли путем маркиза де Сада?
— Да. Но основания для этого у нас были неизмеримо глубже, чем у него, хотя мы ограничились лишь краткой экскурсией в этот мир…
— Каприз вашей фантазии?
— К услугам своей собственной Симон прибегал редко. Он опасался, что это ужаснет меня. Его самые экстремальные фантазии заканчиваются на видениях праздника по случаю убоя свиньи…
— Итак, все-таки де Сад!
— Возможно. Но и противоположные тенденции были ему не чужды. Представление о том, что он может быть ведом через весь город на поводке, чрезвычайно забавляло его…
Торак засмеялся.
— Дионисийская инсценировка…
— Мы были идеальной парой! Одна астрологиня сказала мне как-то раз: «С этим человеком ты сможешь познать все высоты и глубины секса — от мистического единения наверху, до дьявольского разрыва внизу…»
— Кто он был в асценденте?
— Скорпион, кто же еще?
— А… — он взглянул на меня насмешливо. — Мне кажется возможным, при всем моем уважении к вашей многострадальной любви, уважаемая, что, пожалуй, в эти годы вы, так сказать, достигли полной роскоши повиновения… если можно так сказать.
— Ведь ни один мужчина не мог послужить причиной такого рода уступки с моей стороны.
— Ну хорошо, так что же было дальше?
ИЛЛЮЗИЯ, РАЗБИТАЯ ВДРЕБЕЗГИ
Я поздравила Симона после того, как он заставил меня ждать себя тогда, на съемках, с его достижением:
— Ты добился этого, дорогой! Иллюзия совместной с тобой жизни отошла в прошлое и в данный момент окончательно испаряется.
Коротко и холодно. По телефону. Удивительна быстрота принятия этого решения, которое пришло и выросло изнутри. И с этого момента начались странные вещи.
Сексуальное влечение постепенно стало ослабевать, мы больше не знали чего хотим, зачем, почему. Тяга к наслаждению перестала властвовать над нами после того, как лопнул последний мыльный пузырь романтики. Что прошло, то прошло.
Это были любовь, симпатия, работа, дружба — но также и магия, и сексуальное влечение… их больше не было. Амур все еще стрелял, но попадал лишь в ороговевшую кожу и толстейшую шкуру.
