Карен огорчается:
– Ну, значит, мы никогда больше не будем называть тебя Принцессой, договорились?
Я киваю. Хорошо, что ей тоже не нравится.
– Назови вещи, которые ты любишь. Красивые. Может, из них мы и выберем тебе имя.
Мне и не нужно перечислять и записывать, такая вещь только одна.
– Я люблю небо, – говорю я, думая о совете Дина запомнить это навсегда.
– Скай, – с улыбкой повторяет Карен. – Мне нравится. Думаю, это отлично подходит. Теперь давай подумаем о втором, потому что у всех есть два имени. Что еще ты любишь?
Я закрываю глаза и пытаюсь придумать что-то еще, но не могу. Небо единственное, что я люблю. При мыслях о нем становится хорошо. Я снова открываю глаза и смотрю на нее:
– А ты что любишь, Карен?
Она улыбается и, поставив локоть на стол, упирается подбородком в ладонь.
– Много чего. Больше всего – пиццу. Может, назвать тебя Скай Пицца?
Я хихикаю и мотаю головой:
– Дурацкое имя.
– Ладно, дай подумать. А как насчет медвежонка Тедди? Может, назовем тебя Тедди Скай?
Я смеюсь и снова качаю головой.
Она наклоняется ко мне:
– Хочешь знать, что я действительно люблю?
– Угу.
– Травы. Это лекарственные растения, и я люблю их выращивать, чтобы люди хорошо себя чувствовали. Когда-нибудь открою травный бизнес. Можно взять для удачи название какой-нибудь травы. Их сотни, есть очень милые. – Карен идет в гостиную и приносит книгу. Открыв, указывает на одну из страниц. – Может, тимьян? – подмигивает она. Я смеюсь и качаю головой. – А что скажешь про… календулу?
Та же реакция.
– Мне даже не выговорить это слово.
Карен морщит нос:
– Разумно. Нужно уметь выговаривать свое имя. – Она снова заглядывает в книгу и читает названия, но мне они не нравятся. Перелистнув очередную страницу, Карен интересуется: – А как насчет Линден?[8] Это дерево, а не трава, и у него листья в форме сердечек. Ты любишь сердечки?
Я киваю.
– Линден, – повторяю я. – Мне нравится.
Она улыбается, закрывает книгу и наклоняется ко мне:
– Ну, значит, ты теперь Линден Скай Дэвис. Не сомневайся, у тебя самое красивое имя на свете. А прошлые забудем. Обещай, что будешь думать только о своем красивом новом имени и новой прекрасной жизни.
– Обещаю, – говорю я.
И я сдержу обещание. Я не хочу думать ни о былых именах, ни о прежней комнате, ни о вещах, которые делал папа, когда я была его Принцессой. Мне нравится мое новое имя. И комната, где мне не придется волноваться из-за дверной ручки, которая вот-вот повернется.
Я протягиваю руки, и мы обнимаемся. Я улыбаюсь, потому что точно так же меня обнимала бы мама, будь та жива.
Вторник, 30 октября 2012 года
0 часов 10 минут
Я смахиваю слезу. Не знаю, откуда она. Воспоминание было совсем не грустным. Наверное, дело в том, что тогда я впервые полюбила Карен. Из-за ее поступка мне больно при мысли о том, как сильно я ее люблю. Мне кажется, что я не знаю ее и у нее есть другая сторона, о существовании которой я не подозревала.
Правда, больше пугает другое: стороны, о которой я знаю, на самом деле вовсе не существует.
– Можно спросить? – нарушает молчание Холдер.
Я киваю, уткнувшись ему в грудь и вытирая со щеки последнюю слезу. Чувствуя мою дрожь, он обхватывает меня руками, чтобы согреть. Поглаживая по плечу, целует в голову:
– Как по-твоему, Скай, с тобой все будет хорошо?
Вопрос кажется простым и откровенным, но сложнее, пожалуй, мне не задавали.
– Не знаю, – пожимаю я плечами.
Это честно. Хочется думать, что все у меня будет хорошо, особенно с Холдером. Но я не уверена.
– Чего ты боишься?
– Всего, – быстро отвечаю я. – Я в ужасе от моего прошлого. От обрывков воспоминаний, которые мелькают, когда закрываю глаза. От настоящего. Я боюсь ночей, когда тебя не окажется рядом. Боюсь, что Карен будет плохо и я этого не вынесу. Меня пугает мысль, что я больше не знаю, кто она такая. – Я отрываю голову от его груди и смотрю ему в глаза. – Но знаешь, что страшнее всего?
Холдер проводит рукой по моим волосам, не отводя взгляда.
– Что? – спрашивает он с искренним участием.
– Разобщенность с Хоуп. Я знаю, что мы один человек, но кажется, что случившееся с ней произошло не со мной. Я словно бросила ее. Оставила плачущей и испуганной у дома, а сама села в машину и укатила прочь. Теперь я – это два совершенно разных человека. Маленькая девочка, до смерти напуганная, и девочка, бросившая ее. Я вроде как виновата в том, что построила между нами стену. И боюсь, что мы не сольемся.
Я прячу голову у него на груди, понимая, что, скорее всего, несу околесицу. Он целует меня в макушку, а я снова поднимаю глаза к небу, гадая, смогу ли когда-нибудь чувствовать себя нормально. Насколько проще было не знать правды!
– После развода моих родителей, – отзывается Холдер, – мать волновалась и записала нас с Лесс к психотерапевту. Это продолжалось около полугода… но я помню, что всегда корил себя и думал, что я и был причиной развода. Я считал, что на них сильно повлияло мое бездействие в день, когда тебя увезли. Теперь я знаю, что винил себя напрасно. Но однажды мой психотерапевт сделал вещь, которая помогла. Тогда мне бывало неловко, но время от времени я ловлю себя на том, что иногда это делаю. Он заставлял меня переноситься в прошлое и высказывать тогдашнему ребенку все, что хотелось. – Он чуть запрокидывает мне лицо, чтобы я смотрела на него. – Пожалуй, тебе надо попробовать. Знаю, это звучит странно, но все же может помочь. Вернись и скажи Хоуп все, что не сказала тогда.
Я утыкаюсь подбородком ему в грудь:
– Что ты имеешь в виду? Я должна вообразить, будто разговариваю с ней?
– Именно. Попробуй. Закрой глаза. – (Я подчиняюсь. Не вполне понимаю, но делаю.) – Готова?
– Да. – Я кладу ладонь ему на сердце и прижимаюсь виском к груди. – Правда, я плохо соображаю, что надо делать.
– Просто представь себя нынешней. Ты подъезжаешь к родному дому и останавливаешься напротив. Но мысленно нарисуй его таким, каким он был тогда, – объясняет Холдер. – Как в детстве. Ты помнишь, что дом был белым?
Я крепко зажмуриваюсь, смутно припоминая белый дом.
– Да.
– Хорошо. Теперь тебе надо найти ее. Поговори с ней. Объясни, какая она сильная. И красивая. Скажи все, что она хочет услышать. Все, что ты могла бы сказать себе в тот день.
