нужно друг другу очень много сказать.
Никогда не была плаксой, а теперь опять не могла удержать слёзы. Они подступили внезапно, встали в горле, мешая говорить. Я снова услышала звук выстрела, почувствовала тёплую кровь на руках и ужас от понимания, что Яков ранен. Всё стало не важным: ни гордость, ни желание что-то доказывать.
– Знаете, – голос дрожал, – нам всегда кажется, что мы всё успеем, слёзы покатились по щекам, но я даже не пыталась стереть их. – Что можно сделать что-то важное потом, сказать потом… Когда придёт время. Или когда тот, кому мы должны сказать, по нашему станет достоин этого. А может быть так… Так, что не придёт это время. Просто не придёт. Мой… – громко, некрасиво всхлипнула, но и на это мне было плевать. Я чувствовала себя так, как будто нахожусь на исповеди, хотя давно уже не бывала в церкви. – Мой муж заслонил меня собой. А я думала… думала, что он не достоин знать, что у него будет ребёнок. Понимаете? – снова всхлипнула. – Понимаете, о чём я говорю? А он… – прижала пальцы к губам и покачала головой. Посмотрела в глубокие глаза хирурга. – Понимаете? – хриплым шёпотом.
– Понимаю, – сказал он. – Но главное, что теперь это понимаете вы, – он замолчал, и в тишине коридора стало слышно моё неровное дыхание. Вышедшие из операционной медсёстры скрылись из вида, коридор опустел.
– Через час вас проводят к Якову, – проговорил врач всё так же сдержанно. – Думаю, уже сегодня его переведут в палату. Да… – тихонько усмехнулся. – Вряд ли он захочет остаться тут на ночь. Я бы на его месте не захотел, будь у меня такая жена.
Я хлюпнула носом, сдавленно засмеялась и тут же снова заплакала. Во взгляде хирурга появилось тепло. Он дотронулся до моего предплечья в утешающем, успокаивающем жесте.
– Запомните то, что сказали мне. И никогда не забывайте.
– Запомню, – кивнула я. – Я обязательно запомню. Спасибо вам.
Хирург кивнул и пошёл вслед за ассистирующими ему медсёстрами. Я вернулась к скамье, на которой сидела. Взяла пиджак Якова и, поднеся к лицу, уткнулась носом. Вдохнула, вбирая в лёгкие до боли знакомый, родной и пьянящий запах.
Запомню. Обязательно. На всю жизнь. Навсегда.
Понятия не имею, каким чудом я смогла дождаться, когда пройдёт этот час. Чтобы как-то скоротать время, вышла на улицу. На глаза попалась вывеска популярной кофейни.
– У вас есть какао? – спросила я у официантки, зайдя внутрь.
Та не сумела скрыть недоумение, осмотрев меня. Выглядела я действительно странно: зарёванная, в платье с пятнами запёкшейся крови и накинутом на плечи мужском пиджаке. Но всё, чего мне было нужно от неё – какао.
– Присядете за столик? – неуверенно предложила она. Видимо, всё ещё колебалась, стоит обслуживать меня или нет.
– Мне нужно какао, – выговорила жёстко. – Просто какао в бумажном стаканчике на вынос и всё.
Ещё секунду она медлила, потом попросила подождать. И зашла в служебное помещение. Я посмотрела на тёмный дисплей телефона, потом в окно и присела на ближайший диванчик. Никогда ещё время не шло так медленно. Никогда ещё я так не ждала встречи.
Вернувшись в больницу, я остановила первую же попавшуюся мне возле отделения медсестру. Назвала фамилию.
– Вашего мужа уже перевели в палату, – к моему удивлению сказала она. – Он наотрез отказался лежать в отделении реанимации. Не знаю, как вы его терпите. Он…
Я потихоньку засмеялась. С пониманием посмотрела на медсестру. Похоже, Яков успел хорошенько вытрепать ей нервы.
– Я его не терплю, – всё ещё улыбаясь. – Я… Я его просто люблю, – эти слова дались мне очень легко. Так же легко, как дыхание. – Хотя порой это бывает трудно.
Вместе с медсестрой мы спустились в отделение. Она сама проводила меня до нужной палаты и, пожелав терпения, оставила у двери.
Я держала в руках стаканчик с горячим какао и чувствовала себя глупо. Не стуча, вошла внутрь и сразу же увидела Якова. Остановилась на пороге, глядя на него.
Он полусидел на постели и смотрел на меня в упор. То ли уже успел отойти от наркоза, то ли ему было просто плевать и на наркоз, и на то, что из него только что вытащили пулю. Мне показалось, что он сразу же проник в меня взглядом – до самого нутра.
– Я тебе кое-что принесла, – подошла ближе и поставила на тумбочку стакан.
Яков молчал, пристально следил за мной.
Я вытащила из кармана телефон и положила рядом. Потом пластиковую ложечку и маленькую шоколадку в салфетке.
– Не уверена, что врач разрешил бы, но… – запнулась. Яков по-прежнему молчал, а у меня вдруг кончились силы, слова.
– Твоё счастье, что у меня в боку дырка, – просипел он, взяв меня за руку. Поморщился.
Несмотря ни на что, хватка у него была железная. По сравнению с ним я казалась себе несущейся в бурном горном ручье бумажным корабликом. Ручей – он, кораблик – я. И я принадлежу ему.
– Моё счастье, – сглотнула комок. Села рядом на кровать и посмотрела в глаза, – что эту дырку зашили. Что… Что твоя бывшая жена попала тебе в бок, а не вот сюда, – приложила пальцы к его сердцу. – Потому что, если бы она попала сюда… – почувствовала, как дрожит подбородок, как немеют губы. И опять дурацкие слёзы! Дурацкие, непослушные, никак не желающие останавливаться, – она бы убила нас двоих. Разом. Моё сердце перестало бы биться без тебя, Яков. И ещё… Ещё моё счастье, что всё это кончилось.
Он сжал мою ладонь. Всё ещё бледный, буравил меня взглядом. Низ живота слегка тянуло, но мне не было страшно. Больше не было.
– Моё счастье любить тебя. Любить живого, Яков. Только… Не думай, что я смогу любить тебя на твоих условиях. Нельзя называть женщину, которая тебя любит, девкой, а потом ждать от неё чего-то…
– Ты должна была сказать мне сразу, – пальцы потонули в его ладони. – Сразу, Мирослава. Я бы всё равно узнал. Даже если бы ты села в этот чёртов самолёт, я бы нашёл тебя и вернул.
Я высвободила руку. Взяла стакан и, сняв крышку, подала мужу. Он
