За то, что скормили тебе это.
— За то, что рассказали мне правду? — Невероятно. — Даже сейчас ты не можешь принять это. Ты будешь винить кого угодно другого, просто чтобы избежать того факта, что ты лжец. Ты мошенник. Ты, мужчина, которого я так сильно любила. Ты — ничто.
Он встретил мой взгляд, удерживая его, не переводя дыхания.
Я смотрела в ответ, не мигая. Если он ожидает, что я сломаюсь, он быстро поймет, что для этого потребуется нечто большее, чем просто свирепый взгляд. Так что я сидела там, отвечая на его мертвый взгляд, пока он не заерзал на своем стуле под пристальным взглядом моих глаз.
— Ты общаешься с другими Воинами, в тюрьме и за ее пределами, через Айру.
— Как…
Я подняла руку.
— Твой адвокат — идиот, и все, что потребуется, это один единственный телефонный звонок от меня в ФБР, чтобы предупредить их о вашем сговоре. И о всех тех несчастных случаях с Цыганами. — Возможно, это будет иметь какой-то вес. Вероятно, нет. Но это, безусловно, замедлит месть. Если все, что я могла сделать, это затруднить папе его месть, то так тому и быть.
Он открыл рот.
— Я…
— Молчать.
Он закрыл рот.
— Ты не пойдешь за «Тин Джипси».
— Они посадили меня сюда.
— Ты посадил себя сюда.
— Они совершили столько же преступлений, сколько и я.
Я дернула плечом.
— У них хватило ума убраться, прежде чем они сами получили три пожизненных заключения.
Его темные брови нахмурились, и человек поменьше съежился бы под его яростным взглядом. Но он облажался. И я нисколько не испугалась, когда сказала ему об этом. Мой отец больше не имел надо мной власти.
— Это закончится сегодня, — сказала я. — Месть. Схемы. Ложь. Все это закончится сегодня.
Он откинулся на спинку стула, уставившись на меня, как на незнакомку.
— Они придут за тобой. Твоей мамой. Твоей сестрой. Ты дура, что доверяешь им.
— Не большая дура, чем, когда доверяла тебе, папа.
— Они держат тебя за шлюху.
Я не позволила себе вздрогнуть.
— Может, я и была шлюхой, но это было в твоей игре, а не в их. Но не более. Поэтому, я делаю свой последний ход. Это закончится сейчас.
— Никогда.
— Я люблю его. — Мое заявление стерло высокомерие с его лица.
— Нет. — Он выглядел… запаниковавшим.
— Ты пропустил важные моменты в моей жизни. Выпускной в средней школе. Мой выпускной бал. Танцы отца и дочери и дни, когда я возвращалась домой и просто нуждалась в своем отце. Ты пропустил их все, потому что был с ними. — Я указала на его настоящих дочерей на фотографии. — Ты не скучал по моей жизни. И когда я была тебе нужна, когда все, кроме меня, бросили тебя, я была здесь. Ты спрашивал меня, можешь ли ты рассчитывать на меня, и я всегда говорила «да». Я ни разу ни о чем тебя не просила. Я ни разу не умоляла.
Папа не двигался, пока слушал, но с каждым моим словом гнев исчезал из его глаз. В них была та же боль, что и в моих.
— Я люблю его, — прошептала я, проигрывая борьбу со слезами.
Черт возьми, я не хотела плакать, но я любила Эмметта. И я потеряла его. Я потеряла его из-за своего собственного отца. Даже если я никогда не верну Эмметта, я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить его.
— Ты сказал, что держал наши личности в секрете, чтобы защитить нас.
— Да.
— «Тин Джипси» не причинят нам вреда. У них не будет причин преследовать нас. Если. Ты. Остановишься.
Он не пошевелился.
— Если ты причинишь боль им, ты причинишь боль мне. Если я действительно твоя дочь, если ты когда-либо любил меня, если я когда-либо была чем-то большим, чем просто ребенком, которого ты оставлял для случайных объятий по выходным, тогда я прошу тебя остановиться. Я прошу. Я умоляю. Ты прекратишь это?
Он долго смотрел на меня, затем едва заметно кивнул.
— Скажи это. Вслух. Покажи мне, что я важнее твоего клуба. Покажи мне, что ты сделаешь мне этот единственный подарок и будешь таким отцом, каким ты мне всегда был нужен. Оставь их в покое. Пожалуйста. Обещай мне.
Он прочистил горло. Последовавшее молчание было душераздирающим. Пока он, наконец, снова не кивнул и не сказал:
— Обещаю.
— Спасибо. — Я оставила фотографию и папку на столе, встала и направилась к двери, не оглядываясь. Дело было сделано. И прежде чем я скажу что-то еще, прежде чем позволю ему увидеть, как ломаюсь, я постучала в дверь, вызывая охранника, и оставила отца в этой маленькой серой комнате.
Мне удалось не заплакать, когда они меня проверяли. Мне удалось не развалиться на части, когда я вышла на улицу, на холодный воздух, зная, что никогда больше сюда не вернусь.
Зная, что я никогда больше не увижу своего отца.
Я не плакала.
Пока не пошла через парковку и не увидела мужчину, прислонившегося к моей машине.
Эмметт.
Слезы хлынули быстро, одна за другой, по мере того, как я сокращала расстояние между нами. Сколько слез может выплакать женщина, пока не выплачет их все? Миллион? Миллиард? В моем сердце было десять лет слез, и даже пролитая река не освободила бы их.
Я вытерла лицо, беря себя в руки, потому что, какой бы ни была причина, по которой Эмметт был здесь, это, вероятно, не сделает мой день лучше. Я не могла поддаться глупой надежде.
На нем были его фирменные выцветшие джинсы, ткань облегала бедра и ниспадала до потертых ботинок с обтрепанными краями. Под его кожаной курткой была серая толстовка с капюшоном, которую я надевала бесчисленное количество раз.
Мне следовало украсть эту толстовку, когда у меня был шанс.
Он выпрямился, отталкиваясь от машины. Когда я была достаточно близко, он протянул руку, как будто собирался поймать одну из слезинок, но, должно быть, передумал, потому что отдернул руку и сунул ее в карман джинсов.
— Как ты узнал, что я здесь?
— Также, как и всегда, когда знал, где ты, — Его взгляд метнулся к сумочке, зажатой у меня под мышкой.
— Мой телефон.
Он кивнул.
— Почему? — Не то чтобы это меня беспокоило. Мне было все равно, что он следил за мной. Но спросила, потому что прямо сейчас у меня было много вопросов и мало ответов. И я бы взяла все, что он мне даст.
— Воины, — сказал он. — Думал, они могут прийти за тобой.
Поэтому он установил на мой телефон устройство слежения
