– Правда, – вздохнула я. – Все дни была погружена только в эти мысли.
– Знаешь, Саша, – задумчиво произнес Грегори, – я вот часто гляжу на это здание и думаю: такое монументальное, красиво отделанное. Смотри, как идеально облицован фасад, входная дверь оформлена всякими лепными финтифлюшками. На первый взгляд, всё кажется безупречным.
Я кивнула, не подозревая, куда он клонит.
– Так вот, – продолжил Грегори, – а начинка его разительно отличается от внешнего вида!
– То есть? – все еще не догадываюсь я.
– Ну… она попросту не соответствует внешнему убранству. Она достаточно тривиальная, ничем не выдающаяся, обычная.
– Не понимаю, – медленно произнесла я, – о чем это ты?
– Подумай, Саша, подумай. – Он испытующе смотрит на меня.
Мы проходим мимо красочной афиши известного американского фильма. На ней изображен волк. Невольно застываю, глядя на него.
– Вот, – говорю я, – какой красавец. С виду кажется похожим на собаку, но по сути ничего общего. Не дай бог встретиться с таким, заблудившись в лесу: подомнет под себя и слопает, не задумываясь. А косточки выплюнет.
– Волки никогда не нападают на людей, Саша, – возражает Грегори, словно не желая понимать ответную метафору, – если только те не представляют для них опасности.
– Вот именно, – подтверждаю я.
– Напрасно ты считаешь, что волк чем-то хуже собаки, – после паузы изрекает Грегори. – Волк самый лучший. Гордый, умный, одинокий… всегда одинокий…
– Ну да, одинокий, – криво ухмыляюсь я, – и зачем ему, спрашивается, пара? Чтоб главенствовать? Подавлять?
– Ты все правильно понимаешь, Алечка, – неожиданно смягчается Грегори. – Я всю жизнь кем-то руковожу и не люблю, когда мне противоречат. Внешне при этом кажусь лояльным, но внутри я жесткий. Очень жесткий. Моя мама любила повторять, что с детства я был очень толстокожим. Тебе следует это учесть и не повторять ошибок, подобных сегодняшней.
Мы дошли до дома, прошли мимо расшаркавшегося с нами портье, поднялись в квартиру.
– Нам надо выспаться, – распорядился Грегори, – вещей у тебя немного, соберешь чемодан утром. Прими душ, жду тебя в спальне.
Глава 28. Ай лав ю, бэби!
5.30. Среда
Сначала – долгие разговоры в постели. Меня терпеливо убеждают в очередной неправоте.
– К чему упорствовать, Алечка, – говорится нежным голосом, в глубине которого явственно проступает металл, – ты же прекрасно понимаешь, что была виновата. Умей сознаться.
Молчу, с трудом сдерживая то ли гнев, то ли слезы.
– Я понимаю, – продолжает тот же нежно-металлический голос, – я прекрасно понимаю: тебя много обижали в жизни. Ты научилась обороняться. Но тут другой случай! Тебе предоставляется возможность расслабиться и отдаться в руки сильнейшему. Тому, который тебя никогда не обидит. А будет холить-лелеять. Возможно, даже пестовать.
Стоп. Где-то я это уже слышала.
– Ты думаешь, мне просто, – продолжает Грегори, – а мне совсем непросто! Но я отметаю все сомнения и смело беру ответственность за твое благополучие и благополучие твоего сына!
Вот это правда, истинная правда.
– Я открыл тебе свое сердце, Саша. Мне показалось, что впервые в жизни я встретил в женщине друга. Никто из моих знакомых не знает обо мне столько, сколько узнала ты за такой короткий отрезок времени! Я абсолютно честен с тобой, абсолютно искренен, полностью тебе доверяю.
Да, и это невозможно не оценить.
– Подумай, сколько женщин мечтало бы оказаться рядом со мной, но я предоставил это место тебе. Я пригласил тебя в путешествие по жизни. А ты…
А я… из-за каких-то хрустящих хлебцев чуть было всё не разрушила! Какая же я все-таки… дуреха-нескладеха. Неудачница.
– Ну вот, теперь вижу, что ты раскаиваешься, не плачь, моя дорогая Алечка. Не плачь. Я тебя прощаю. Будем считать это недоразумением, хорошо? Иди ко мне, ну, скорее иди…
8.00
Грегори выдал мне большую спортивную сумку, в которую поместились все новые наряды с обувью. Любимые полусапожки, в которых я сошла с трапа московского самолета, он мне отдать не захотел.
– Я оставлю их себе на память, – снисходительно проговорил Грегори, – они будут напоминать о той расхристанной девочке, какой ты впервые ступила на нью-йоркскую землю. Признаться, до сих пор не понимаю, как можно было предстать перед мужчиной в такой старой, потрескавшейся обуви?
10.00
Мы позавтракали в Drake вместе с дочками Стила и тепло простились с ними.
– Надеюсь, расстаемся ненадолго, – сказала Виктория.
– Когда ты вернешься, Алекс? – спросила Вероника.
Я расцеловала их, прослезившись. Пообещала, что вернусь так скоро, как только смогу. Они стояли на тротуаре и махали вслед увозящему нас такси, а я, глядя в заднее стекло на их стремительно уменьшающиеся фигурки, отчего-то чувствовала себя обманщицей.
13.00
Аэропорт им. Дж. Кеннеди. Трафика избежать не удалось. Ползли еле-еле. Грегори заметно нервничал. Он очень не хотел со мной разлучаться. Гораздо заметнее, чем я. Я соскучилась по Москве, по Димке, по друзьям и любимым книгам.
– Надеюсь, осознаешь, что теперь ты – замужняя женщина, – сдавливая меня в объятиях, изрек Грегори.
Я кивнула.
– Буду с нетерпением ждать твоего возвращения, – произнес Грегори. – Иди, милая. Мне дальше нельзя, – он слегка подтолкнул меня к выходу, – не оборачивайся и не думай ни о чем плохом. I love you, baby!
17.30
По непонятной причине рейс задержался. Пассажиры терпеливо сидели два часа в ожидании вылета. Наконец-то он был объявлен, и мы взлетели. Подсевший ко мне американец португальского происхождения по имени Жуан все это время пытался развлечь меня (а заодно и себя) разговорами. Как выяснилось, я совсем неплохо стала понимать американскую речь и даже научилась шутить на чужом языке. Во время беседы лихо переиначивала его имя на все лады: Жан, Джон, Донжуан, Иоанн, Ваня. Он был ужасно дотошным – интересовался всем, что мне понравилось или не понравилось в Америке. Многие вопросы приводили меня в растерянность. Например, на вопрос, что пришлось по вкусу из блюд американской кухни, я сразу ответить не смогла и озадаченно примолкла.
– Greek Salad, – после некоторой паузы додумалась ответить я, чем откровенно позабавила Жуана. Он предложил мне наконец-то попробовать истинно американский говяжий стейк. С радостью заказала его на ужин. Мы выпили с соседом по порции виски, и я, завернувшись в самолетное одеялко, крепко заснула. И проспала всю ночь! Чего от себя никак не ожидала.
Глава 29. Возвращение к себе
Здравствуй, дорогой мой город. Здравствуйте, милые хмурые лица. Напряженные плечи, сомкнутые губы, настороженные движения. Унылое однообразие людского потока. Как давно никто не толкал меня с таким душевным остервенением. Без последующих извинений с обеих сторон.
