— Ты не будешь ухаживать за мной, чтобы я поправился? На такой бессердечной и жестокой женщине я женился.
Елена пожала плечами, ее глаза загорелись юмором.
— Ты уже большой мальчик. Уверена, что ты справишься с этим.
— Я бы предпочёл, чтобы ты справилась с этим.
Ее щеки покраснели.
Герцогиня фыркнула, и Николай засмеялся вместе с ней. Елена повернулась, чтобы взглянуть на своего сына, восхищенная человеком, которого она создала.
Я прижал ее к своей груди, целуя в голову. Как виноградные лозы на дереве, она обвилась вокруг меня, закрепляя свое положение в моих объятиях.
— Я хочу, чтобы они перестали расти, — пробормотала она. Она редко делилась вымышленными желаниями, но дети всегда пробуждали в ней это. — Каждый раз, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на них, они становятся на сантиметр выше.
— Ты сто пятьдесят пять сантиметров, а я сто девяносто два.
Елена подтолкнула меня локтем.
— Ты не смешной. Мне хочется плакать.
Я прижался губами к ее волосам.
— Я знаю, lyubimaya — любимая. Дети растут; это одна из их наиболее негативных черт.
— Это и дерьмовые бури.
Дерьмовые бури, так называл Роман, когда младенцы так сильно писали, что по спине и шее ползали мурашки. Это заразило нашу семью. Артем запретил поднимать это вопрос за обеденным столом, но я знал, что дети передавали это друг другу через рот сквозь хихиканье.
— Это и дерьмовые бури, — согласился я.
Елена положила подбородок мне на грудь, глядя на меня снизу вверх. Я прижался носом к ее носу, вдыхая ее пьянящий аромат.
— Я люблю тебя.
Она сказала это с такой легкостью и заботой, что я почувствовал, как мое сердце сжалось от боли.
В течение многих лет я мечтал о таинственной девушке, стоящей за академической статьей. Тогда мне запретили жениться на ней, вместо этого я смотрел, как она выходит замуж за другого. Когда я захватил свое королевство, я забрал ее обратно, намереваясь, чтобы она любила меня в ответ и стала моей женой.
Я не задумывался о том, каково это, когда такая девушка, как Елена, любит меня.
Мне хотелось вернуться и успокоить себя в молодости. Не волнуйся, Костя, она вернется. Когда я потерял ее из-за Таддео, а затем, когда потерял ее из-за Титуса, я был в гневе и с разбитым сердцем. Я не думал, что Елена не была идиоткой, и найдет меня.
Для меня всегда была только Елена. А для Елены? Всегда только я.
— Ох, моя Елена, — я потерся носом о ее лоб. — Моя любовь к тебе вечна.
— Иногда я думаю, что мы никогда не умрем, — пробормотала она. — Однажды мы просто пойдем в лес и проведем вечность вместе, как деревья, наши корни будут вплетены, а ветви обниматься. Я вижу, как мы предлагаем тень для наших сыновей и убежище для наших внуков. Наши правнуки будут взбираться на нас ради забавы, а их дети будут использовать наши упавшие палки в качестве игрушек.
— Присматривать за Тархановыми и нашей империей до самого последнего захода солнца над миром. — я согласился.
Мы поцеловались, медленно и роскошно. Не было никакой спешки, никакого скандала или секретов. Мы целовались, полные любви и обожания, уважения и восхищения.
Моя пара, мой противник, мой ровня. Моя настоящая любовь.
Моя Елена.
Где-то в Санкт-Петербурге, Россия
Николина Грибкова
Снаружи стоял монстр.
Сестра Мария сказала, что монстров не существует. Никакого страшилища или императора Кощея. Люди, всегда говорила она, укладывая нас в постель, единственные монстры в мире.
Я не была монстром. Я была человеком, но не монстром, и думаю, что знала бы, если бы была им.
У меня не было ни клыков, ни когтей, ни даже хвоста или двух заостренных ушей. У меня было десять пальцев на ногах и один нос, и зубы у меня были не очень острые. У меня даже не было глаз–бусинок — все монстры обладали глазами-бусинками.
Что бы ни находилось за моим окном, у него были глаза-бусинки.
Остальные девочки спали. Я могла это сказать, потому что слышала храп Василисы и бормотание Ксении во сне. Если старшие девочки спали, то и все маленькие тоже. Они должны были ложиться спать позже нас, что было так несправедливо. Василиса как-то сказала, что старшие дети должны сидеть с монахинями перед телевизором (к телевизору никому не разрешалось прикасаться) и есть сладкие угощения. Однажды она даже принесла наполовину пережеванную ириску в качестве доказательства.
Я надеялась, что монстр съест Василису первым.
Словно услышав меня, монстр прижался ближе к стеклу. Его длинные конечности вытянулись над окном, как паучьи лапы, отбрасывая страшные тени на кровати.
Я зарылась в одеяло, кусая колючее одеяло, чтобы не шуметь.
Со свистом окно открылось, ветер и дождь ворвались в кровать. Монстр влез в комнату, шипя и..
Ругаясь?
— Ой, дерьмо, — сказал монстр по-русски. — Ой, черт, черт. Ненавижу эту гребаную погоду, и этот гребаный город, и эти гребаные квесты, и моего гребаного домовладельца. Ох, арендная плата должна быть выплачена в пятницу? Поцелуй меня в задницу, Петер.
— Тихо! — прошипел голос. Вслед за первым влез еще один монстр. — Если ты разбудишь кого-нибудь из детей, мы покойники.
Другой монстр заворчал.
Я медленно повернулась на кровати, выглядывая из-под одеяла, чтобы получше разглядеть. Монстры закрыли окно, не давая дождю испортить пол. Сестра Мария обвинила бы кого-нибудь из нас в воде — она всегда винила нас.
Одно чудовище было долговязым и тощим. Их волосы были грубо подстрижены — такая стрижка заставила бы сестру Аню хмыкнуть — и монстр был покрыт тёмными рисунками, которые я не могла разглядеть.
Второй был крупнее и больше. Железные кольца украшали уши и пальцы, сверкая в комнате, как звезды.
Я вытянула шею, чтобы получше разглядеть.
Монстры знали, куда идти. Они тихо вышли из комнаты, на цыпочках, будто собирались пробраться на кухню, чтобы перекусить в полночь.
Я вылезла из постели и легла на холодный пол. Василиса и Ксения продолжали спать, Василиса громко храпела, как двигатель автомобиля. Ни одна из других девушек не проснулась, когда я последовала за двумя монстрами, оставаясь на четвереньках.
Монстры были намного быстрее меня, но я понимала, куда они идут, потому что знала все коридоры в доме. Сестра Мария называла меня любопытной, сестра Аня — странницей.
Они не закрыли за собой церковные двери, так что мне было легко заползти внутрь. Здесь было намного теплее, чем в моей комнате.
Никого из монахинь не было — они, должно быть, спали или смотрели телевизор — только два монстра. Я спряталась за ряд сидений, когда они встали под Большой Птицей. (Сестра Аня сказала, что у этого название другое, но у статуи были огромные перистые крылья, как у птицы.)
Монстры становились все громче.
— Прекрати жаловаться, Морок! — сказал монстр с железными украшениями.
— Я никогда не жалуюсь, — парировал Морок.
Другой монстр фыркнул.
— Ты такой лжец.
— Они называют меня Мороком не просто так.
— Да. — монстр оглядел фасад церкви. — Где, по словам Серафимы, они спрятали ключи?
Морок направился к столу священника. Там он держал свою Библию во время учений. Мне нравился стол; на нем была красивая резьба и картинки.
Он опрокинул его, разбив на миллион кусочков. Вся красивая резьба была испорчена. Мороку все равно. Он просто наклонился и оттолкнул обломки. Через секунду он вытащил связку ключей.
— Сера была права...
Что-то схватило меня за шею, оттаскивая назад. Я закричала, пытаясь убежать...
— Так, так.. — чья-то нога придавила мою руку, пригвоздив к полу. — Ты не должна быть здесь, маленькая девочка.
— Ой, черт! Яша кого-то поймал. — Морок крикнул через всю церковь: — Эй, Джаш, что у тебя там?
— Она шпионила, — сказал мой похититель. Я билась под ногой монстра, извиваясь и визжа. — Мы убиваем шпионов.
