— Ну почему, почему с аборта? — взвыла Людка, заламывая руки. — Ну не все же обязательно с аборта?
— Все! — убежденно заявила тетя Вера. Как ты себе этот секс, — брезгливо выделила она последнее слово, — представляешь — где? С кем? У нас в квартире?
— Хотя бы! — запальчиво заявила Людка. Ну, это она, конечно, погорячилась. Тетя Вера среагировала адекватно.
— Правильно! Давай! А мы с отцом на это блядство любоваться будем!
Даже себе представить не могла, что тетя Вера выговорит подобное слово. Здорово она завелась. Людка тоже почувствовала, что хватила через край. А может, просто устала от темы, потому что вновь плюхнулась рядом со мной и устало заявила:
— Вот так. А теперь Виталька будет надо мной смеяться.
— Ну почему он будет над тобой смеяться? — От разыгравшихся передо мной мексиканских страстей у меня начиналась мигрень.
— Ну, что я девушка. — Она даже сморщилась от отвращения.
— Дуреха! — облегченно рассмеялась я, уловив наконец суть — обычная для всех невест (я читала в популярной медицинской брошюре) боязнь первой ночи. — Ему лестно будет.
— Вот, вот — лестно. Ты как она (традиционный жест: палец в грудь матери). Вон в газете написано: в среднем начало половой жизни для девушек семнадцать — девятнадцать лет, а мне уже двадцать пять.
На столе и впрямь лежала газета — московская молодежка. Какая необходимость читать эту муть накануне свадьбы? Одна дура (дурак) написал (а), другая читает и воет. Дурдом! Надо что-то делать, успокоить ее, до свадьбы меньше суток, а она развалилась совсем.
— Люд, ну мало ли кто что пишет. И потом, это же средний возраст. В него и пятнадцатилетние, и тридцатилетние входят. Кому когда время пришло.
— Вот ты такая разумная. Только теперь уж таких нет. Все в другом веке живут. И Виталька. Что, думаешь, у него женщин не было?
— Я вообще об этом не думаю. Какая разница? Были, не были, женится-то он на тебе.
— Ага! Он женится, а я…
— Ну и что?
— А то. Подумает, вот дура.
— Не подумает.
— Подумает. И скажет.
— Знаешь, что я думаю? — потеряла я терпение.
— Что? — насторожилась Людка.
— Что ты и есть дура.
Она немедленно заплакала, тетя Вера удрученно крякнула у меня за спиной и отодвинулась. Мне стало так жаль мою неразумную подружку с ее неразрешимой проблемой. И себя тоже жаль, ведь и у меня та же проблема. Я погладила Людку по руке от плеча к кисти и оставила пальцы на запястье.
— Не плачь. Все зависит от его к тебе отношения и от общего настроя. Если он хочет в тебе негатив найти, не сомневайся — найдет: девушка — дура никому не нужная, не девушка — шлюха, давалка безотказная, а захочет оправдать — придумает как: девушка — меня ждала, не девушка — я лучше всех, меня выбрала. Так что от тебя мало зависит. Не старайся никому угодить, старайся себе нравиться. Поступай, как считаешь верным, и не жалей ни о чем.
— Нет! — В отчаянии тетя Вера взмахнула руками и отступила к стене, давая мне возможность увидеть Людку целиком.
Целиком моя подружка напоминала розовое облако и очень мне понравилась. О чем я тут же во всеуслышание сообщила:
— Класс! — и подняла большой палец. Людка радостно замигала и еще шире развела руки, стараясь не помять свой кринолин.
— Где ты видишь класс? — вызверилась тетя Вера и со злости отвесила мне чувствительный подзатыльник.
— Чего не так-то? — Я никак не могла врубиться в суть проблемы и, потирая затылок, на всякий случай отошла подальше от гневной родительницы. Людка скорчила плаксивую гримасу, то ли сочувствуя мне, безвинно пострадавшей, то ли матери, вынужденной общаться с такой дурой, как я.
— Да ты посмотри на нее, — не снижала накала тетя Вера.
— А я куда смотрю? — вышла я из терпения. Эта тетя Вера то ничего-ничего, а то святого достанет.
— И куда, интересно, ты смотришь? — ехидно протянула тетя Вера, но заметила выражение моего лица и быстро закончила совершенно мирным тоном: — Юбка-то длинна.
Теперь и я увидела, что подол кринолина лежит на полу, образуя полосу шириной сантиметров в пять — семь.
— Она себе шею свернет, — сокрушалась нежная мать. — Сделает шаг и носом зароется.
Невеста, в знак протеста, грациозно изогнулась и подхватила юбку обеими руками. Обнажились стройные ножки в домашних тапочках. Ножки довольно уверенно переступили и снова скрылись под атласным водопадом.
— Не пойдет, — констатировала Людка. — Обе руки заняты. А еще надо букет нести и Витальку вести.
— Ну вот! — снова пришла в отчаяние ее мать. — Чем ты думала, когда платье покупала?
Людкины губки сложились в скорбную подковку, глазки подозрительно заблестели. Только этого не хватало! Я свирепо уставилась на тетю Веру:
— Она в тапочках. Наденет туфли на каблуках, и все!
Моя рука взлетела снизу вверх, и Людка послушно поднялась на цыпочки. Атласная полоска стала уже, но по-прежнему лежала на ковре. Тетя Вера обвела наши лица победным взглядом и подбоченилась. Чему, спрашивается, радуется? Ну права она — и что? Всем легче стало?
— Ладно. — Я подавила вздох и приказала всегда правой представительнице среднего поколения. — Давайте нитки и иголку.
Никогда не думала, что эти юбки такие широкие. Я все коленки стерла, ползая вокруг терпеливой подружки и на живую нитку подшивая подол. Волны бледно-розового атласа струились и пенились у моего лица.
— Аль, — прозвучало сверху в тот момент, когда я собиралась перекусить нитку. В знакомом голосе звенели непривычные нотки, и я непроизвольно задвигала руками, пытаясь выбраться на свет божий и взглянуть на Людку, но тут она снова заговорила: — Знаешь, а Виталька пригласил Истомина.
Я от неожиданности ткнулась лицом в Людкину тапочку. Тапочка в красно-желто-синюю клетку, суконная и совершенно новая. Вся Людкина семья, включая дядю Витю, меня, а в последние месяцы Витальку, перемещается по квартире в таких тапочках. И всегда они новые. Мне это только сейчас пришло в голову. Я оторвала лицо от колючего сукна и села на пятки, оставаясь под кринолином.
Юбка у моего лица зашевелилась и поползла вверх. Одновременно послышался обеспокоенный голос:
— Аль, ты не сердишься? Я хотела раньше сказать, да все не могла решиться.
Юбка совсем убралась от моих глаз, и я увидела, как Людка, придерживая у груди край подола, смотрит на меня сверху.
— Люд, а куда вы старые тапочки деваете? — задала я самый главный на данный момент вопрос.
— Мама родственникам в деревню отправляет. У нас с папиной стороны родня большая в деревне, — начала объяснять Людка и разозлилась: — Ты чего, не знаешь, что ль? В Тарусе не была?
