племянник? Она — моя! Моя! Моя!»
Полегчало ему лишь после слов Александры Николаевны:
— Нет, Василий Петрович! — грустно улыбнулась она. — Решать судьбу детей, тем более, вопреки их собственной воле — последнее дело, достойное лишь презрения! Я пас! Но за предложение спасибо! Очень приятно!
Пытаясь отдышаться, Красницкий медленно разжал пальцы и с удивлением обнаружил в своей ладони прилично погнутую вилку, сложенную практически пополам. За их столиком повисла гробовая тишина.
Все взгляды родных были прикованы к его скромной персоне. Прокашлявшись, он спешно отложил в сторону испорченный прибор:
— Прошу прощения! Слегка задумался!
«И едва от ревности не свихнулся!»
Как оказалось, впал в глубокую задумчивость не только он.
Отец выглядел печальным и катастрофически бледным.
Встрепенувшись, он жестом подозвал официанта и сурово отчеканил:
— Водки принеси!
— Саша, но ты же за рулем! — попыталась возразить его мама.
Проигнорировав ее замечание, Александр Борисович добавил:
— И вилку сыну моему замени!
Кивнув, официант удалился. Но вернулся довольно скоро, выгружая на стол чистую вилку и хрустальный графин с прозрачной жидкостью.
— Не нужно, — остановил его отец, когда тот услужливо попытался наполнить рюмку водкой, — я справлюсь сам! Спасибо!
Первую стопку батя опрокинул в себя, не закусывая.
Да и вторую просто занюхал, крепко зажмурившись.
— Сынок, — встревоженно обратилась к нему Клавдия Олеговна — его мать, — все ли у тебя в порядке, мальчик мой?
Он резко подался вперед (ей навстречу), опираясь локтями о столешницу:
— У тебя нет никакого права задавать мне подобные вопросы! — отец практически рычал. — Ты лишилась его много лет тому назад! Серьезно думаешь, будто я отвечу?
Слава насторожился. Он понятия не имел, о чем они сейчас толковали, но бабушка выглядела так, словно из нее только что душу вынули.
— Нет, я знаю, — отозвалась она дрогнувшим голосом, — что не ответишь!
— Тогда зачем спрашиваешь раз за разом?
Бабуля молчала несколько секунд, а затем протянула ему пустую рюмку:
— И мне, что ли, налей!
— Нет! У тебя давление!
— У меня сын…
— Да угомонитесь уже! — урезонил их дед. — Оба! В конце-то концов, вы здесь не одни! Проявите к присутствующим хоть каплю уважения!
Борис Владимирович Красницкий человеком был сложным, но крайне сдержанным. И если все же высказывался, к его мнению безоговорочно прислушивались. Так случилось и в этот раз — все замолчали.
Мама не осталась в стороне. Поспешила отшутиться и разрядить накалившуюся обстановку, то и дело с опаской поглядывая на отца, словно страшась какой-нибудь выходки с его стороны. К счастью, что бы не терзало батю изнутри, он довольно быстро взял себя в руки. И уже спустя пару минут, как ни в чем не бывало, приветливо всем улыбался и поддерживал непринужденную беседу. А вот Вячеславу стало не по себе.
Казалось, будто воздух вокруг загустел, стал грязным от всеобщего лицемерия и фальши. Оттого и глотку драло нещадно. Да и дышать становилось трудно. А вскоре и вовсе невозможно. Ибо кислород внезапно застрял в легких. Обжигая. Ошпаривая изнутри. А все потому, что мимо их столика, ничего не замечая на своем пути, стремительно промчалась какая-то девушка. Мозг еще не успел обработать полученную информацию, но сердце почувствовало, сжимаясь до предела и остервенело пробивая грудную клетку. Он ее узнал. По силуэту. По ауре. По энергетике. По испускаемым ею флюидам, которые чувствовал на примитивном, даже каком-то животном уровне. Словно пес, надрессированный брать лишь ее след и распознавать среди тысячи других.
— Вернулась! — прошептал заторможенно, с трудом понимая, что, ошалев от собственного открытия, бормочет вслух. Что пытается решительно вскочить на ноги и подойти к ней ближе. Мама вовремя перехватила его запястье и потянула вниз, вынуждая сесть обратно:
— Ты куда собрался?
— С одноклассницей поздороваться хочу! Нельзя, что ли?
— Потом поздороваешься, милый! Сперва объясни своим бабушкам, почему ты так категорично отказался от обучения в Европе и поступил в местный ВУЗ? Вот Паулина, например…
Дальнейших слов он не слышал. И не слушал. Сосредоточил внимание исключительно на ней, пронзая голодным и наверняка одичалым взглядом.
«Давай, пучеглазая! Обернись! Хочу видеть твое лицо! Хочу!»
Увы. Ирина быстрым шагом направлялась к Александре Николаевне, которая, заметив ее, встала из-за стола и широко развела руки в стороны, приглашая дочь в свои объятия. Синичка выглядела такой счастливой, бросаясь на шею своей матери после четырехдневной разлуки, что в его душе взыграла ревность. Лютая. Паскудная. И совершенно неправильная.
«А меня? Меня ты будешь встречать точно так же?»
Их взаимные объятия и поцелуи длились не менее минуты. Затем женщина потянулась к своей крохотной сумочке, извлекла оттуда связку ключей и несколько денежных купюр, которые секундой позже протянула дочери. После чего они так же нежно попрощались, и Александра Николаевна со спокойным сердцем направилась к тамаде, дабы принять участие в каком-то конкурсе. Ирина же уверенно зашагала к выходу. Однако примерно на середине пути с добродушной улыбкой «от уха до уха» ее остановила… Паулина? Странно. Слава даже не заметил, как она вышла из-за стола. Впрочем, неудивительно. Он был слишком поглощен наблюдением за другими людьми. А теперь при виде мирно беседующих девушек в голове крутился лишь один вопрос:
«Неужели они знакомы? Откуда?»
Неизвестно, о чем у них шел разговор, но Синичка вдруг резко повернулась и посмотрела прямо на него в упор своими бездонными потерянными и совершенно обескураженными глазищами. На лице ни кровинки. Бледная, как полотно. Похоже, ее лихорадило. Прямо трясло, ведь пальцы на руках страшно дрожали. Паулина обняла Ирину со спины, точно лучшую подругу, и что-то шепнула на ухо. И в этот самый момент в глазах его пучеглазой девочки вспыхнуло самое настоящее адское пламя. Примитивное бешенство. С невероятной силой оттолкнув от себя Вознесенскую, она двинулась на него подобно маленькому урагану. Красницкий же замер, чувствуя, как
