от головки огромного члена Кейджа.
Но через мгновение удовольствие становится сильнее, и я опускаю голову на подушку и стону.
Кейдж начинает говорить со мной по-русски.
Звук его слов смешивается с электронным гудением секс-игрушки и ревом океана, бьющегося в моих ушах. В моей голове звучит симфония, подчеркивающая кинематографическую волну ощущений в моем теле. Я вся в пульсирующих огнях и ярких цветах, сумасшедших карнавальных аттракционах и светящихся неоновых вывесках.
Затем Кейдж снова вставляет вибратор в мою киску, и я становлюсь ракетным кораблем, взлетающим на Луну. Я приподнимаю задницу и выдыхаю огромный, сдерживаемый вздох, расслабляясь в своих путах.
— Черт, да, детка, — шепчет он. — О, черт возьми, да.
Кейдж погружает свой член глубже в мою задницу.
Мы стонем одновременно.
Кейдж раздвигает мои ягодицы одной рукой, скользя пальцами по тому месту, где он находится глубоко внутри меня, поглаживая меня там, когда толкается еще глубже. Это не так больно, как раньше, но я все еще чувствую себя неуютно наполненной. Я полностью заполнена спереди и сзади, и мое лицо горит.
Я шепчу:
— Зеленый. Трахни меня, милый. Пожалуйста.
Кейдж рычит что-то по-русски, что звучит грязно. Затем он выгибает бедра и скользит всей твердой, как камень, длиной своего члена в мою задницу.
Ощущение неописуемое.
И Кейдж все еще гладит меня по краям того места, где трахает меня, превращая ощущения в ошеломляющие. Все пульсирует и покалывает, пульсирует и болит, горячее и скользкое.
Я дрожу, стону его имя.
Кейдж медленно вырывается, затем снова надавливает, сохраняя осторожный контроль, хотя я знаю, что он жаждет отпустить себя и сильно войти в меня.
Любовь, которую я чувствую к нему в этот момент, огромна и пугает, представляя собой внезапно нахлынувшее горячее, неконтролируемое расширение в моей груди.
Чувствуя, что мое сердце просто раскололось, я всхлипываю.
Кейдж замирает.
Я умоляю:
— Не останавливайся. Я в порядке, точно.
Кейдж наклоняется надо мной и кладет руку на матрас рядом с моей головой. Тяжело дыша, он целует меня в щеку.
— Скажи мне, детка. Скажи мне, что тебе нужно.
— Трахни меня. Заставь меня кончить. Скажи, что ты никогда меня не отпустишь, и что ты не шутишь.
Он тихо стонет, затем снова целует меня, в щеку, шею и плечо.
— Я никогда тебя не отпущу. — Он вливается в меня. — Никогда, детка. — Кейдж снова входит в меня. Он понижает голос. — Никогда.
Затем он встает на колени и тянет меня за собой, пока мои связанные руки не вытягиваются полностью, и я насаживаюсь на его бедра, моя грудь парит над матрасом.
Кейдж обнимает меня за талию, обматывает мои волосы вокруг запястья, как поводок, и начинает трахать меня, спасая нас лишь на какое-то время от кораблекрушения, к которому мы направляемся.
34
Кейдж
Когда вид за окном спальни меняется с черного на серый, меня угощают моей новой любимой вещью в мире:
Натали просыпается в моих объятиях.
Она шевелится, вздыхая. Ее голова покоится на моем плече. Я глажу ее по волосам и нежно целую в губы. Ресницы Натали трепещут, затем приподнимаются, потом я смотрю в эти удивительные серо-голубые глаза, и мое сердце разрывается от счастья.
— Ты наблюдал за мной, пока я спала, — шепчет она.
— Верно.
Подавив улыбку, Натали притворяется, что стонет.
— Так пугающе.
Я снова целую ее, наслаждаясь ощущением мягких губ Натали на моих.
— Ничего не могу с этим поделать.
— Я тебе нравлюсь, да?
Я говорю с полной убежденностью:
— Я бы насадил на свой меч целые армии, если бы ты меня об этом попросила.
Натали морщит нос.
— В этом нет необходимости. — И добавляет после паузы: — У тебя вообще есть меч?
— У меня их много, только все они стреляют пулями.
— А. Попался.
Мы улыбаемся друг другу.
Само небо не могло быть более чертовски совершенным, чем это.
Натали прижимается ко мне, как кошка, выгибая спину, все ее мышцы напрягаются, затем со счастливым вздохом откидывается назад, прижимаясь ближе к моей груди.
Я зарываюсь лицом в ее волосы и шмыгаю носом, как какой-то наркоман.
Смех Натали мягкий и сладкий.
— Мне обязательно следует отправить благодарственное письмо компании-производителю моего шампуня для волос.
— Это не твой шампунь так хорошо пахнет, — говорю я хриплым голосом. — А ты. Ты восхитительна. — Я вдыхаю у ее шеи. — От запаха твоей кожи у меня кружится голова.
Натали скользит рукой по моей шее и погружает пальцы в мои волосы, все еще тихо смеясь.
— Ты слушаешь слишком много песен о любви.
Потом мы целуемся. Медленные, мягкие поцелуи, которые задерживаются, становятся горячими.
Натали прижимается грудью к моей груди. Я погружаю пальцы в изгиб ее бедра и притягиваю ее ближе.
— Тебе больно?
Я двигаю рукой, и теперь я ласкаю ее ягодицы.
— Ага. Везде. Но мне это нравится.
Я выдыхаю, кровь приливает к моему члену. Я шепчу:
— Ты такая чертовски милая, детка. Ты так сильно кончила для меня.
— Помнится, у тебя самого был довольно сильный оргазм, — поддразнивает Натали.
— Я видел звезды.
— Ты зарычал, как лев.
— Да. Вот что ты заставляешь меня чувствовать. Лев. Я твой одурманенный лев, который ходит за тобой на четвереньках.
— Одурманенный. Ты гуглишь любовные слова. Мне нравится.
Целуя шею Натали, я провожу открытой ладонью по ее заднице, бедру, потом снова бедру и спине, запоминая каждый изгиб ее тела. Кожа Натали мягкая и гладкая, теплая и податливая.
Я хочу вонзить зубы в каждый дюйм ее кожи.
— Ты рычишь, Симба, — шепчет Натали.
Я игриво кусаю ее за шею. Мой член пульсирует.
Но я уже опаздываю.
Когда я вздыхаю у горла Натали, она знает.
— О нет. Так скоро?
Разочарование в ее голосе пронзает мое сердце. Я перекатываюсь на спину и усаживаю ее на себя, устраивая так, как мне нравится, так что мы оказываемся грудь к груди, живот к животу, бедра на бедрах.
Моя грудь сжимается, когда я говорю:
— Я не смогу вернуться некоторое время.
— Как долго?
Я колеблюсь, но должен сказать ей правду.
— Наверное, месяц.
Натали не издает ни звука, а затем шепчет:
— У меня день рождения двадцатого февраля.
— Знаю.
— Это примерно через месяц. Так, может быть?..
— Ага. Обещаю.
Часть напряжения уходит из ее тела.
— Хорошо, —
