— Он готов? — с благоговением спросила она.
— Почти.
— Когда?
— Некоторые обстоятельства не позволяют мне работать так быстро, как хотелось бы. Теперь я порой работаю день и ночь. Не знаю точно.
— Есть крайний срок?
— Зависит только от меня, — с кривой усмешкой ответил Мосс.
— Что я могу сделать?
— Я еще не знаю. Посидим, поговорим.
В полдень Тэд спустился на первый этаж и тихо повернул ручку двери кабинета Мосса. Он улыбнулся. Мосс откинулся в глубоком кресле, а Сойер сидит у его ног — один сапог сброшен, другой надет. Мосс и Сойер погружены в беседу. Тэд осторожно прикрыл дверь и оделся, чтобы выйти из дома. Билли захочет знать обо всем. Нужно немедленно ей рассказать.
— Об этом я и молилась так долго, — улыбаясь, сказала Билли. — Но проблема остается. — Она показала Тэду список, который накануне составила вместе с Сойер. — Сегодня утром Сойер должна была привезти елку, установить ее и украсить.
Тэд взял список.
— Хорошо, почему бы нам обоим не позаботиться об этом? — спросил он. — Мы могли бы пойти срубить елку, притащить ее в дом и украсить.
— О Тэд, это чудесно!.. Хочешь, возьмем санки? В конюшне где-то хранятся сани. Сет держал их там на случай метели. Наверное, они заржавели, но можно смазать как следует, и они будут скользить. Как ты считаешь?
— Думаю, это отличная мысль. Конюшня, говоришь? — Билли кивнула. — Прихвачу пилу, веревку и пойду к конюшне, там и встретимся. Оденься потеплее. Похоже, снова пойдет снег.
Было что-то праздничное, обнадеживающее в том, чтобы выбрать и спилить рождественскую ель. Билли радовалась скольжению саней, влекомых лошадью. Она прижалась к Тэду под теплой полостью, чувствуя тепло его тела и ощущая его силу. Дорогой Тэд. Что бы она делала в жизни без него — ее единственного мужчины, который всегда так поддерживал ее? Он так нужен ей. Особенно сейчас, когда она так растеряна, так… беспомощна.
— Как тебе это дерево? — спросил Тэд. — Голубая ель. Высотой будет футов восемь.
— Ты мужчина, с тобой пила. Потолок в Санбридже двенадцать футов высотой. У этой ели прекрасные формы, — заметила Билли, выбираясь из саней.
— Я обвяжу ель веревкой посередине, а когда скажу тянуть, ты потянешь. Постой, дай-ка я привяжу этот конец веревки к саням, так будет легче. Ты сможешь это сделать?
— Конечно, — обиделась Билли. — Много лет я помогала спиливать рождественские ели. В таком деле я не новичок. Это вы, янки, не всегда на высоте.
— Я тебе это припомню. Теперь держи крепко. Начинаю пилить.
Совершенно неожиданно для себя в ту минуту, когда громадное дерево упало, Билли рухнула в снег рядом с елью и разразилась слезами. Тэд растерянно стоял рядом, в то время как рыдания сотрясали тело Билли. Потом опустился на колени и прижал ее к груди.
— Давай, поплачь, Билли. Надо выплакаться.
— О Тэд, что мне делать? Не знаю, как все это понять. Если я настояла на разводе с Моссом, то не должна была… не должна была бы…
— Нет, должна. Ты здесь главное действующее лицо, и оба мы знаем это.
— Я в растерянности. Я начала приводить свою жизнь в порядок, а Моссу я была не нужна. Проходил месяц за месяцем, а мы не виделись и не разговаривали друг с другом. Когда я думаю об этом, мне становится не по себе — все эти годы, Тэд! Боже мой, столько лет.
Тэд гладил ее по волосам и слушал. Он чувствовал себя совершенно выдохшимся и беспомощным.
— Все эти годы ты оказывался рядом, когда я нуждалась в тебе, — сказала Билли, тихо плача. — Никогда не воспользовался моим положением. Никогда ничего не требовал. И как ты терпел меня все эти годы?
— Не знаю. Знаю только, что мои чувства остались прежними. Они выдержали и в будущем не изменятся… Все-таки кажется бессердечным говорить о любви теперь, когда Мосс… хочу сказать, я чувствую себя предателем.
— Я хочу, чтобы ты понял мои обязательства по отношению к Моссу.
— Чш-ш-ш. — Тэд приложил палец к ее губам. — Мне ничего не надо объяснять. В этом нет необходимости… Тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно выглядишь, когда плачешь?
— Припоминаю, что ты мне сказал это однажды. Извини, что я так сорвалась. Я рада, что это случилось здесь, подальше от дома. Смешно, правда?.. Я могу допустить, что ты меня видишь такой, но не хотела бы, чтобы кто-то другой увидел меня слабой и уязвимой.
— Не знаю, имеет ли это значение для нашей жизни, но я как-то прочел, что Фрейд всю жизнь мучился из-за значения слова «любовь». Когда он умирал, кто-то спросил у него о его определении любви, и он ответил: «Любовь — это когда один человек позволяет другому увидеть свою уязвимость». Думаю, я согласен с таким утверждением.
Билли улыбнулась сквозь слезы.
— Ты всегда умеешь находить нужные слова. Когда-нибудь я скажу тебе, правильно оно или нет.
— Если ты наплакалась, давай отвезем елку домой, — предложил Тэд. — Все должно пройти хорошо.
* * *
Это было особое Рождество. Мосс закрыл дверь своего кабинета и присоединился к ним в большой гостиной, где стояла великолепная сверкающая ель. Он всячески пытался проникнуться праздничным настроением. Тэд смотрел, как друг переводил глаза с Билли на Сойер и опять на Билли. В конце концов, эти две женщины, которыми он пренебрегал, пошатнули его убеждения, пришли на помощь, чтобы он смог осуществить мечту своей жизни. Какая ирония в таком итоге. Пожимая Моссу руку после рождественских праздников, Тэд знал, что больше не увидит друга. В последний момент Мосс обнял его, обеими руками прижал к себе.
— Эй, чертов янки, не думаю, что когда-либо благодарил тебя за то, что ты был моим другом. Парень не может и мечтать о лучшем друге. Послушай, если… ну, я хочу сказать…
— Я позабочусь о ней, — сказал Тэд дрогнувшим голосом.
Глаза Мосса были полны невысказанных вопросов. Тэд кивнул. Мосс устало вздохнул.
— Билли знает? — Тэд кивнул снова, не доверяя своему голосу. — Береги себя, Тэд.
Тэд почувствовал, что горло его сжимается. Слезы потекли по щекам. Он не стал их вытирать.
— И ты тоже. Если я что-то могу сделать… если тебе что-то нужно… рука, нога, почка, дай знать.
— А как насчет твоего сердца? Оно всегда оставалось особенным. У тебя всегда было сердце, Тэд.
— Оно твое.
— Давай кончать с этим, пока мы не расхлюпались, как дети. — Еще одно крепкое объятие, и дверь за Тэдом закрылась. Слезы замерзали на его щеках, пока он стоял на холоде. Он выудил из кармана носовой платок… Потом быстро повернулся — глаза его уже были сухими — и отдал честь перед запертой дверью.
