выросла. А ты?
– Что я?
– Почему ты такой?
– Какой? – переспросил требовательно, а сам замер в ожидании. И, кажется, весь мир остановился вместе с ним.
Она приподнялась, и теперь их лица были на одном уровне. Глаза в глаза. Губы к губам.
Воздух в машине вдруг стал разряженным и слишком жарким.
У него дыхание перехватило от ее жаркого взгляда, а Таня, не будь она все же немного пьяная, так бы и не решилась к нему прикоснуться. Но она была пьяная, поэтому, облизнув губы, наклонилась к нему, убирая между ними всякое расстояние. И застонала, когда он ей с жаром ответил.
Смял ее губы. Рыкнул на нее, чтобы не мешала ему своей инициативой. И с упоением начал облизывать ее губы, слегка покусывая, пить ее дыхание, наслаждаться сладким привкусом вина. Но Таня, не была бы его, если бы спасовала, и уже он еле сдерживал дрожь собственного тела и рокочущий внутри стон, от ее проворного натиска требовательных губ и языка.
Откуда нашел в себе силы отстраниться?! Не знал ответа, но если бы не прекратил ее так откровенно целовать, и мять руками нежную кожу под жакетом, то, та единственная пуговица на нем их бы не спасла.
– Какой такой, любимая? Ты не ответила.
Зеленые глаза были затуманены страстью, и реальность плохо осознавали, но Таня сморгнула это наваждение, глубже вздохнула.
– Почему я без тебя не могу спать? Почему мне без тебя трудно дышать? – она шептала ему в шею, и он не мог понять, отчего его начало колотить, от этого жеста или от ее слов? – Почему, несмотря на все, я умираю при мысли, что ты больше не мой? Почему ты такой, Дима?
Она не требовала от него ответа, скорей просто риторически спрашивала, да и ответа у него не было. Сам не знал, за что ему досталась такая женщина.
Только снова обнял ее, его уже не останавливали зрители в машине. Руки забрались под жакет, обхватили тонкую талию и замерли.
Он грелся о тепло ее кожи. Впитывал давно забытое ощущение.
Этот момент,– он был прекрасен. Невероятно прекрасен. Он, после очень долгой дороги, наконец-то, вернулся домой,– вот что за чувство горело в душе и грело ладони.
Таня тихо вздохнула и повалилась на него. Расплавилась в его объятиях.
Не заметил, как приехали.
А вот, как Дима и остальные вытаскивали эти полумертвые тела из машины, и тащили в квартиру Маришки,– это было эпично.
Похватали на руки этих красавиц, а про обувь как-то все забыли.
Пришлось шарить по полу машины в поисках туфлей и босоножек, сумочек и телефонов.
Домработница Мариши встретила эту честную компанию охами-вздохами, причитаниями и смехом.
Короче, они благополучно сгрузили сие тела на огромную кровать, и оставили хлопочущую домработницу избавлять этих красавиц от одежды.
Последним, свою ношу заносил Сава, но был при этом настолько довольным, что Дима, молча, его, в дверях пропустил вперед, и не спешил задавать какие-либо вопросы. Да и после, тоже, тот настолько быстро ретировался со своими ребятами на улицу, что смысла не было что-то спрашивать. Будто сам Дима не кайфовал от того, что держал свою женщину в руках, чувствовал, как она тихо дышит ему в шею, ощущал, как бьётся ее сердце.
Шаха он понимал прекрасно.
Дима в последний раз заглянул в спальню, поправил на Тане одеяло и убрал светлые пряди волос с лица. Поцеловал в лоб и ушел.
Ему еще домой ехать и поспать хотя бы часок, но эту ночь он не забудет никогда. Не потому, что ему было ужасно весело или еще что-то в этом роде.
Просто, он впервые видел Таню такой, откровенно счастливой, потому и запомнит эту ночь.
Ему есть к чему стремиться.
А еще он понял, что не отступит, что бы она не пыталась ему доказать и сказать, потому что видел в ее глазах любовь и страсть к нему, к Диме. И ее слова, пусть она не вспомнит их завтра, но, произнесенного вслух, обратно не воротишь, так что…
Видел, и успел прочувствовать в том мимолетном поцелуе: верит она ему, просто боится.
Иначе бы не подпустила его к себе, даже в таком сильном состоянии опьянения.
А, значит, он будет наступать в самое ближайшее время.
Хватит, намучились уже!
– Как ты мог так поступить со мной? Опозорил меня перед всем обществом! – на этом моменте, Диме полагалось начать извиняться, – Я просто не понимаю? Она такая прекрасная девочка: умная, молодая, красивая. А ты вел себя, как бесчувственный чурбан! Ты на нее даже не смотрел! Дима! Ты меня, вообще, слушаешь?!
– Да, мама, тебя трудно не услышать, когда ты так кричишь, – он тяжело вздохнул, стараясь скрыть свое раздражение на мать. Обижать ее он никогда не хотел, но порой становилось тяжело сдерживать себя, особенно вот в такие моменты.
– Я кричу? Я еще даже не начинала! Боже, кого я воспитала?! Ты не джентльмен, ты бессовестный мужлан! Довел девочку до слез.
Диму изрядно утомил весь этот разговор. И упоминание этих самых девичьих слез,– наигранных, неправдоподобных. Девочке еще многому предстоит научиться, чтобы она могла манипулировать мужчинами, при помощи своего милого личика. Пока не хватает сноровки, но Дима был уверен, что только пока. Под руководством его матери, и остальных великосветских дам, эта пигалица научится всему, что необходимо для жизни.
Мама,– он еще разберется, как она нашла его, приехала в его новый дом, и все для того, чтобы как следует прополоскать ему мозги из-за прошедшего вечера.
Он прибыл сюда, чтобы принять стадию отделочных работ, а рабочие с дизайнерами начали уже обставлять все, как он хотел. И еще сюда же должен скоро приехать Кирилл и «заценить» будущее семейное гнездышко.
– Мама, мы живем в двадцать первом веке, в России, а не в колониальной Америке! И прекрати меня воспитывать. Я тебя просил не знакомить меня с дочерями собственных «подруг». Мне это не интересно. Все эти уловки «милых» девушек срабатывают на молодых парнях, а мне нужна жена. Моя!
– Что значит, не интересно? Это как понимать? Ты мой сын, ты еще можешь жениться, родить детей. Ты, после…этой…ты сам не свой, я волнуюсь, – женщина не стеснялась в выражении своих эмоций, и ее мимика была красноречивей всяких нелицеприятных слов.
– Можешь не беспокоиться, я женюсь! – язвительно протянул он, глядя в упор на мать, – И у «этой» есть имя, мама. Мою женщину зовут Татьяна, думаю давно пора смириться с моим
