принес. Костюм нацепил.
А на хуя?
Нужно ли ей это?
— Аня… — хриплю, не скрывая боли. — Не молчи…
Что-то шепнув отцу, Тихая подходит ко мне и кивком головы предлагает пройти на кухню. Но как только мы остаемся наедине, выстреливает:
— Мирон, уходи! Перестань искать со мной встреч. Между нами ничего не может быть, — Аня не кричит, но каждое ее слово попадает прямо в цель. Острым клинком насквозь пробивает.
— Аня… Тихоня… Остановись! Аня! — пытаюсь обнять ее, но она отбивается, уворачивается. — Ты любишь меня?
— Ты знаешь ответ. Хватит задавать мне этот вопрос.
— Скажи! Потому что я ни в чем уже не уверен! — кричу, ощущая, как меня качает. Я тупо не вывожу биться в одиночку. Превращаюсь в малахольную истеричку. Бесит, сука, что любовь вымаливать приходится. — Скажи! Скажи! Скажи!
— Люб… Люб… — всхлипывает Аня. — Люблю… Но…
Ловлю Тихую. Прижимаю к стене. Обхватываю ладонями и лицо и грубо рявкаю, не сдерживаясь. Сколько можно подавлять эмоции и чувства, если человек, без которого ты жить не можешь, так обесценивает их:
— Никаких гребаных «но»! Если любить, то только до конца. Иначе какой в этом смысл? Никаких сомнений и полумер. К черту моральные принципы! К черту запреты. Я нуждаюсь в тебе. Сильнее, чем когда‑либо! — вздох. Новый глоток, который с ходу опаляет слизистую. — Что мне еще сделать, чтобы ты поняла, как дорога мне?
— Может, это не любовь, а простая привязанность? — хлестко бьет словами Аня.
Что?
Нет!
Она же это несерьезно?
Да твою мать!
— Аня, я люблю тебя! Выходи за меня замуж! Завтра же поженимся, и я заберу тебя к себе, — тараторю, пытаясь нащупать спасательный круг. — Станешь моей женой?
Но Тихая взгляд отводит. Кусает губы и едва заметно качает головой.
— Тебе нужно уйти, Мир… Пора прекращать этот бессмысленный разговор, — наносит сокрушительный удар, который я не в силах отразить.
«Я — побочка…»
Аня Т.
_______________________
Душевный ад. Персональное наказание. Ненависть к себе и отчаянные попытки не сойти с ума…
Именно этот набор теперь заполняет мою пустоту, которая поселилась в сердце и к которой я, надеюсь, когда-нибудь привыкну.
Наивная…
Понимаю, что слова, глупые извинения и действия не вернут то, что мы потеряли, не спасут то хрупкое чувство, которое делало нас живыми. Я ушла от Мирона, позволив своим страхам и сомнениям превзойти любовь, которую мы так берегли. Предала его веру в нас.
А в любви, как известно, не бывает оправданий.
Взгляд Мирона после сказанных мною слов я никогда не забуду — темный, пустой, с привкусом ненависти и презрения. В нем вселенная раскололась на две части. Мир жадно искал во мне опору, но я в критической ситуации отключила его «от аппарата».
Нас больше нет.
И отныне наша любовь — вероломное предательство.
Знала же, что все закончится разбитыми сердцами, потому что разговоры о браке мелькали задолго до появления Савельева в моей жизни. А теперь, когда мы оба стали зависимы друг от друга, эту связь разорвали, и оказалось, что ни я, ни Мирон не способны выжить поодиночке.
— Анна, немедленно объясни, кто этот молодой человек! — кружит надо мной отец, словно стервятник над добычей.
— Савельев Мирон, — всхлипываю и утираю слезы рукавом платья. — Пап… Он мне дорог. Очень. Позволь пойти за ним, — падаю на колени и обхватываю его ноги руками. — Я люблю Мира больше жизни!
— Что ты несешь?! — отталкивает меня отец и одним рывком вынуждает подняться с пола. — Какая, к черту, любовь? Ты со дня на день станешь Албанцевой!
— Да услышь ты меня, наконец! Я не люблю Плутоса. Не-люб-лю! — жалкая попытка прекратить это безумие заканчивает тем, что мама больно сжимает мою руку. Но эта боль не сравнится с теми страданиями, которые я несу в себе уже на протяжении долгого времени. — Мы оба будем несчастны в браке. Так разреши мне самой сделать выбор!
Да, целая жизнь вообще не стоит того, чтобы провести ее рядом с нелюбимым человеком. Я, конечно, понимаю, что в прошлом выше ценились браки по расчету и социальному положению, но жить таким образом — это же наказание! Наказание, которого я не заслужила.
— Ах ты, парш… паршивка! — от моего признания отец моментально пришел в бешенство. — Маленькая дрянь! — и впервые в жизни он замахнулся на меня. Я вся сжалась и тут же дернулась назад, испугавшись этой агрессии, но его ладонь замерла буквально в миллиметре от моей щеки. — Да за какие грехи, а? За что мне все это?! — схватившись за голову, папа покинул дом, где через несколько минут раздался рев двигателя машины. Он уехал.
Вот и я не стала ждать, пока мама подхватит эту карусель жестокости, и поспешила в свою комнату, где, открыв окно, пустилась в бега.
Анна: «Мирон!»
Покидая участок, пишу Савельеву одно сообщение за другим.
Анна: «Надо поговорить.»
Анна: «Ты где?»
Чемпион: «Тебе ли не все равно?»
Анна: «Хочу увидеть тебя!»
Чемпион: «Не боишься?»
Анна: «Чего?»
Чемпион: «Последствий своего порыва, например. Да и людям всегда есть чего бояться…»
Анна: «Сейчас я боюсь, что у меня не будет возможности провести с тобой последнюю ночь.»
Чемпион: «Локацию скину»
После этого мне прилетает геоточка — отель в самом центре города.
Не думая о том, что будет после, срываюсь к Мирону. Еду, чтобы сказать, что никогда не переставала его любить и что он навсегда останется для меня самым родным человеком.
Последняя встреча… Последний разговор… Последняя близость… На этом простимся.
Едва такси останавливается около дорогого отеля, высота которого составляет сто семнадцать этажей, а цена за сутки превышает трехмесячную зарплату обычного работника со средним доходом, бросаю на панель несколько мятых купюр и выпрыгиваю из машины. Стараюсь не плакать, пытаюсь сосредоточиться на предстоящем разговоре, в котором мы должны услышать друг друга.
Анна: «Я на месте.»
Чемпион: «803 номер. Администратора я предупредил.»
Чемпион: «Ты еще можешь передумать…»
Анна: «Захожу в лифт.»
Сегодня я точно не уйду, если Мир, конечно, не прогонит. Знаю, перед смертью не надышишься, но я хочу еще на несколько часов продлить наше счастье.
Поднимаюсь на восемьдесят первый этаж, нервно поглядывая на часы. И сейчас на меня накатывает та же паника, что и в момент, когда я вернулась за телефоном в спортзал. Там точно так же стучало сердце, и поселившаяся тревога медленно перерастала в какой-то необъяснимый страх.
Каждый мой шаг — как точка отсчета приближающегося и неизбежного апокалипсиса.
Вдох. Выдох.
Вдох. Выдох.
В номер вхожу без стука. Скидываю босоножки и оставляю
