он тут же перехватывает мое запястье и мягко возвращает на место.
– Я должен тебе извинение. Но не уверен, что слова смогут описать то, как я раскаиваюсь за все, что сделал с тобой, – вкрадчиво, осторожно говорит он.
Я не поднимаю взгляда, смотрю ему в ворот рубашки, нервно сглатываю от слишком тесного контакта. Разум кричит "беги", а тело сковало предвкушением, не сдвинуться с места.
– Я сразу понял, что ты не подходишь, пытался остановиться, пытался оттолкнуть тебя злыми словами, ты помнишь? Даже сказал Русу, что игру надо сворачивать. Он не послушал… и я… я тоже не смог остановиться.
–Какое благородство, – цежу я. – Пытался остановиться… Как же я ненавижу тебя, – проговариваю каждое слово четко, зло, с расстановкой, прямо ему в глаза.
– Я знаю, одуванчик, знаю, – шепчет он прежде, чем коснуться меня губами.
Это совсем другой поцелуй, он не злой, не отчаянный, сметающий разум, как предыдущие. Робкий, пробующий, ищущий прощения – вот какой это поцелуй. Александр едва заметно прижимается к моим губам, мягко сжимает сначала верхнюю, потом нижнюю, выжидает реакции прежде, чем провести языком и развести их в сторону. Его пальцы, заключившие мои щеки в большую скобку, подрагивают, а дыхание сбито. Я дрожу в ответ. И я не понимаю, почему до сих пор не оттолкнула его. Почему стою здесь, как изваяние, и умираю от этой тихой ласки.
Почему, почему, почему?
Александр
Мгновения. Самое лучшее в жизни – мгновения.
Лёгкое прикосновение ладони, мягкий шепот в полумраке, тёплые губы на моих губах. Я помню их все. И каждое связано с ней. Я буду лжецом, если скажу, что мне их достаточно. Мне хочется больше, глубже, насыщеннее, чтоб на смертном одре яркие вспышки провожали на тот свет с улыбкой, чтобы их было столько, что тетрадочку в клетку не хватит все описать. Хочу создать новые. Хочу этого с ней.
Касаюсь ее губ с предельной осторожностью. Первым прикосновением я спрашиваю: можно? Вторым прошу: пожалуйста! Третьим умоляю: ответь мне. А десятком следующих прошу прощения. Я вымаливаю его, когда касаюсь ее языка своим, когда смешиваю наше дыхание, когда поглаживаю большими пальцами ее щеки и особенно, когда ощущаю под ними влагу. Нехотя отрываюсь от Леи, изучаю лицо. Её веки прикрыты и слегка дрожат, из-под ресниц по коже спускаются дорожки слез.
Колючая проволока сжимает грудь, стягивает лёгкие, заставляет кровить сердце. Я боюсь, что чтобы я ни сказал, чтобы ни сделал, этого будет недостаточно. Я боюсь думать наперед и что-то анализировать. Просто знаю, не могу позволить ей уйти из моей жизни снова.
– Пожалуйста, – надрывно шепчет она. – Пожалуйста, цепляется холодными пальцами за мои ладони.
Я собираю влажные дорожки с ее щек губами, сжимаю Лею в объятиях, шепчу какие-то глупости. Как в бреду. Снова попался в ее сети и добровольно сдаюсь.
– Я всё исправлю, – утверждаю каждым поцелуем.
Сделаю все для этого. Но мне нужно знать, что же на самом деле произошло.
Минутами или часами позже мы сидим друг напротив друга за обеденным столом. Между нами две кружки кофе, скомканный листок и слова, льющиеся из нее потоком. Она рассказывает все, каждую деталь, которую помнит, и которую придумала сама, когда складывала факты воедино. Её речь спокойна и лаконична, я чувствую, что эти воспоминания она не просто хранила в себе, а подпитывала их ежечасно. Лея запинается лишь раз, рассказывая о том, что случилось после ее увольнения. Знаю, об этом говорить ещё труднее, это был долгий болезненный путь к Алисе. И я не дурак, видел ее сына. Но твердо решил для себя: пока не хочу этого знать. Она сейчас здесь, так что, очевидно, я никогда не покидал ее голову, пусть даже и был там главным злодеем.
– Почему Алиса Селезнева? – ненароком спрашиваю ее.
– Мне показалось это забавным – девочка из будущего против девочки из прошлого. И еще тонкая аналогия: Селезнева – Уткина. Селезень – Утка, понимаешь?
Я тихо смеюсь, сжимая кружку с остывшим кофе в руках. Это моя девочка, стук сердца не будет врать. И этот ее слегка приподнятый уголок губ даёт мне надежду.
– Губы?
– Ты уже спрашивал.
– Я ими болен, – я почти смущен.
– Я видела с кем ты… Тех, кто пришел мне на смену, – ее лицо снова жесткая маска, взгляд отведен в сторону. – Я должна была соответствовать.
– Ты хорошо подготовилась, – сглатываю комок горечи, отпиваю мерзкий растворимый кофе, пытаюсь собраться с мыслями. – Но мне нравилась и та Лея.
– Что ж, ее больше нет, – резко говорит она и встает из-за стола. Ополаскивает свою кружку под краном и вновь поворачивается ко мне. Между нами снова метр расстояния и недоговорок.
Хрупкий мир, установленный пережитым ранее моментом близости, готов дать трещину в любую минуту. Я должен что-то сказать, срочно вернуть доверительную атмосферу, потому что то, что я хочу предложить ей дальше – требует доверия.
– Я посмотрел все части "Звездных войн", – растягиваю на губах мягкую улыбку.
– Последние – отстой! – сразу хватается за излюбленную тему.
– А мне понравилось. Особенно "Скайуокер. Восход".
– Потому что ты ни фига в этом не разбираешься! Там же сюжет высосан из пальца! Я молчу вообще про Кайло Рена, ТАКОЕ просто не может быть сыном Леи и Хана!
– Зато спецэффекты…
– Арр, мужчины! – всплескивает она руками. – Только картинку вам и подавай!
Я тихо смеюсь. Она по-прежнему светится, как новогодняя ёлка, стоит затронуть эту тему. Недоуменно смотрит на меня, а затем тоже расплывается в полуулыбке. Это огромный шаг навстречу. Гигантский.
– Отдай мои запонки, – зачем-то говорю я.
Её лицо тут же меняется. Мягкое выражение сменяется чёрствым, ужесточая каждую черточку. И я сразу же жалею, что заговорил об этом. Рано, слишком рано.
– Они никогда не были твоими, – отрезает она. – Ты их не заслужил. Когда я дарила их тебе, я думала, все по-настоящему.
– Это стало таким к тому времени.
– Я помню твое выражение лица, когда ты их получил, оно врезалось в память. Засело вот здесь, – она стучит пальчиком по виску. – И когда я узнала правду, все стало на свои места.
Она отворачивается и больше не смотрит на меня. Почему я все порчу? Почему не могу удержать улыбку на ее губах. Ах да, недостаточно доверия.
– Ты рассказала мне свою правду, готова теперь услышать мою? Без прикрас, без лжи, пусть и некрасивую?
Лея возвращает мне свой взгляд, переводит дыхание и отворачивается к плите.
– Поставлю ещё кофе.
Смотрю на дно своей кружки и невольно морщусь.
– Лучше чая.
