– Ну почему я должна прислушиваться к ее мнению? Что, ее жизнь чем-то выгодно отличается от моей? – упиралась я, когда мама шепотом говорила, что «Галочка-де желает тебе добра, сделай, доченька, как она говорит. Не ссорься с сестрой. Она – самый близкий для тебя на земле человек!» – патетично добавляла мама и уходила в комнату к бабуле, чтобы украдкой всплакнуть.
На мой взгляд, Галина – самый далекий от меня человек на земле. Мне порой кажется, что моя милейшая бабушка понимает меня гораздо лучше, хотя ей на вид лет сто и она часто меня с кем-то путает.
– Ты испортила мне жизнь, – не устает повторять Галина. Она убедила в этом и маму, хотя, убейте, но я не понимаю, чем я могла помешать Галке трепаться с многочисленными подружками и безуспешно искать мужа.
– Ты испортила ей жизнь, потому что родилась и украла у нее добрую половину родительской любви! – открыла мне глаза на ситуацию Ольга.
Я возмутилась, ибо не могу считать себя виноватой в том, что делала, находясь в грудном состоянии.
– Что же мне теперь, не стоило и на свет появляться?!
– А ей от этих аргументов не легче. Любой старший ребенок – свергнутый король. И всю жизнь он будет бежать вперед, чтобы достичь прежнего могущества.
– Только у него это не получится, – позлорадствовала я.
– Ага, и из-за этого она будет всегда пытаться уничтожить источник своего падения, – «утешила» меня подруга.
Примерно так наши отношения и складывались. Из года в год сестрица словно бы доказывала себе, что я бесполезное, никому не нужное недоразумение, по чистой случайности появившееся на свет. И в этом непростом и неблагородном деле вот уже четыре года главнейшим ее аргументом служила моя беременность и неудавшаяся личная жизнь. Она наслаждалась моим падением, ей до такой степени нравилось видеть, что я одинока и несчастна, что она была готова кормить меня и поить, чтобы только не выпускать из того подавленного состояния, в котором я вышла из роддома.
Право слово, если бы не Ольга с ее веселым ничегонеделанием и помощью в самые трудные, самые громкие и невыносимые минуты Артемкиного младенчества, я бы и в самом деле поверила, что я полная неудачница. Но трудное время прошло, у меня появилась работа и ежемесячный конверт с независимостью и правом воспитывать сына как я хочу. Позиции сестры были несколько поколеблены. Теперь же, когда в эти выходные солидный и респектабельный Михаил Артурович усаживал меня с Темой в свои вишневые «Жигули», выжидающе и настороженно вглядываясь в мое лицо, сестрица должна была бы просто взбеситься от бессилия. Как же, ведь получается, что я не совсем пыль из-под ногтей, раз такой человек, такой мужчина помнил обо мне все эти годы, вернулся и просит принять его на тех условиях, на которых я захочу его принять.
– Спасибо, что не прогнала меня, – сказал Михаил Артурович, заводя машину. Тема восторженно водил рукой по пластиковой обшивке машины и не слушал, что мы там за бред несем. Он в свои три с половиной года был уверен, что машина сама по себе – ответ на все вопросы.
– А ты боялся, что прогоню? – не без некоторого злорадного удовольствия уточнила я.
– Боялся, – честно признался он.
– Михаил Артурович, а что подвигло вас на такой м-м-м неожиданный ход? – я решила провести по пути в зоопарк допрос с пристрастием.
– Ты имеешь в виду, приехать? Ну, меня пригласила твоя сестра. И можно тебя попросить? – нахмурился он.
– О чем?
– Не зови меня так. Какой я тебе Михаил Артурович. У нас с тобой общий сын.
– Знаете… знаешь, – поправилась я, – мне это в самом деле так странно. Трудно перестроиться. Долгое время он был только моим.
– Ты бы хотела, чтоб так было и дальше? – уточнил он.
– Я не знаю. Честно. Конечно, если ты не пропадешь через месяц, оставив его страдать, наверное, будет здорово. Мальчику нужен отец. Но все это непривычно, и я не знаю…
– Ты мне не доверяешь? – спросил он.
Я снова разволновалась. Все слова повыпали из головы, и я просто кивнула.
– Именно. Не очень, Миша.
– Я тебя за это не виню. – Он замолчал, а потом достал из кармана сигареты и закурил.
Вот оно, первое глобальное отличие одинокой жизни от неодинокой. Я не курила, но сидела и терпела резкий табачный дым, потому что не хотела быть слишком грубой и спугнуть этого нового, непривычного человека в моей жизни. Отца ребенка. Чего греха таить, ехать в зоопарк не с Женькой и Ольгой в шумной, трясущейся от скачущих детей старой «Ауди», а с собственным мужчиной, пусть даже бывшим, – это было здорово.
– Мне просто надо привыкнуть. Ты скажи, а у тебя нет планов бросить его? – я понизила голос и кивнула в сторону Темки.
– Я не хотел бы давать пустых обещаний, но в этом ты можешь быть уверена. Его я не брошу. – Михаил Артурович затушил сигарету, а я поспешила открыть окно, чтобы немного проветрить салон. Все-таки плохо, что он не ловит такие вещи. Мог бы покурить и на улице, тем более что мы приехали.
– Ну, мальчик-с-пальчик, выходи, – улыбнулся Михаил Ар… Миша.
Темка выскочил из машины и рванул через толпу к воротам тюрьмы для животных. Я дернулась за ним и заорала:
– Темка, стой. Сейчас получишь!
– Не волнуйся, я его догоню, – Миша сжал мою руку и побежал за сыном. А я осталась стоять на асфальте, обалдевшая. Рука горела от его прикосновения. Я подумала, что Олька была как всегда права. Она всегда во всем права, кроме выбора диеты. Я была на волосок от того, чтобы упасть в гостеприимные объятия предавшего меня мужчины. Дура я дура.
– Ну вот, ничего страшного. Я его поймал, – немного задыхаясь от непривычной физической нагрузки, успокоил меня Миша, предъявляя торчащего у него из-под мышки отбивающегося Темку.
– Ты зачем убежал? – возмутилась я.
– А чево ты так медленно?! – возмутился Темка. – Там тигл!
– Не ругай его, – усмехнулся Миша. – Тигл – дело серьезное.
– Так ты мне его быстро испортишь, – фальшиво ворчала я.
На самом деле картина отца с сыном, переходивших, держась за руку, от клетки к клетке, заставляла мое сердце замирать от счастья.
– Думаю, что все-таки должен объясниться, – сказал Миша после того, как все павианы, крокодилы и жирафы были накормлены крекерами и попкорном, и мы сидели в кафе и пили горячий чай. Я изо всех сил старалась не уснуть от усталости, так что момент для объяснений был выбран самый что ни на есть верный. – Я давно думал о вас. О сыне, которого я даже не знаю. И о том, что ты меня, наверное, никогда не пустишь даже на порог. И это, собственно, меня и останавливало.
– А что ж теперь не остановило?
– Однажды я тебя увидел. – Миша взял мою ладонь в свою и пристально посмотрел мне в глаза. Мои щеки стали пунцовыми. – Ты шла куда-то по улице и слушала плеер. Такая же, как и всегда, в каких-то грязных кроссовках…
