Ей хотелось прикоснуться к этому лицу, погладить длинные черные волосы…
— Не хотите еще поплавать? — предложила Эмма, пытаясь казаться непринужденной. — Я сбегаю за купальником. — Ей нужно было во что бы ни стало остыть.
Зак покачал головой.
— Нет. Я хочу полежать на солнце и поспать.
— Я лягу с вами, — быстро сказала Эмма.
У Зака расширились зрачки, а затем он ворчливо сказал:
— На вашем месте я бы не говорил таких вещей.
Он повернулся к ней и ушел в дом.
Примерно по той же схеме проходили все их свидания. Зак был вежлив, дружелюбен, но сдержан и упорно отказывался от любого времяпрепровождения наедине с Эммой.
По прошествии некоторого времени Эмма уже и сама не знала, объясняется ли ее чувство оскорбленным самолюбием, поскольку Зак был единственным, кто регулярно отваживал ее, или тем, что он был самым привлекательным мужчиной, которого Эмма когда-либо встречала. Как бы то ни было, она хотела его. И поклялась, что в один прекрасный день добьется своего. В этот день он проснется и поймет, что тоскует по ней.
День, о котором она так долго мечтала, наступил в то лето, когда ей исполнилось девятнадцать. Но все вышло совсем не так, как она надеялась.
Мартин умер за год до этого, хозяином поместья стал Саймон, и Зак приехал из Лондона, чтобы обсудить возможность стать деловым партнером своего друга.
Эмма не видела Зака больше года, все это время не испытывала недостатка в кавалерах и убедилась, что не лишена привлекательности. Зак больше не сможет сопротивляться ее чарам. На этот раз он заметит ее. На этот раз Зак Кент так просто от нее не отделается.
Она дождалась тихого вечера в конце мая. Зак приехал на уик-энд в Шерраби и после обеда в субботу сказал Саймону, что пойдет прогуляться. Саймон, привыкший, что его друг любит одиночество (сам Зак объяснял это тем, что вырос в маленьком каменном домишке с семью братьями и сестрами), только кивнул.
Эмма тут же приняла решение.
Когда Саймон углубился в бумаги, она надела длинный кардиган бутылочного цвета, сменила туфли на сандалии и пошла следом за Заком. Она издалека увидела, как Кент скрылся в деревьях.
Лесная тропа имела форму полумесяца. Это значило, что, если Зак не повернет назад, он окажется в одном-единственном месте.
Эмма прошла полем, время от времени наклоняясь, чтобы сорвать лютик или ромашку, и дождалась, пока Зак действительно не дошел до конца тропинки и не пустился в обратный путь.
Ее расчет оказался правильным.
Пока Зак обходил поворот, мурлыча себе под нос что-то мрачное, как озеро Лох-Ломонд, Эмма выбросила свои лютики, сунула руки в карманы кардигана, наклонила голову, внезапно заинтересовавшись собственными ногами, и врезалась прямо в грудь своей ничего не подозревавшей жертвы.
Зак, захваченный врасплох, но обученный реагировать мгновенно, тут же схватил ее. Не успела Эмма опомниться, как оказалась лежащей навзничь на ложе из иголок и пыли.
Колено Зака находилось в угрожающей близости от ее горла.
Эмма ошеломленно замигала. Произошла накладка, решила она, глядя в гневные темные глаза, дышавшие убийством. Учитывая происхождение Зака, в это можно было бы поверить, если бы он чуть меньше владел собой.
Кент отвел колено сразу же, как только увидел ее лицо.
Эмма подняла голову. Все было цело, если не считать нескольких синяков. Но такой возможностью было грех не воспользоваться.
— Ox… Ox, Зак, — застонала она. — Пожалуйста… Я не думала… Ой, нога! Наверное, она сломана.
Зак быстро опустился на колени, взял левую лодыжку Эммы и начал бережно ощупывать ее.
Ммм… У него были чудесные руки. Большие, крепкие и теплые. Она дождалась, пока эти руки не добрались до ее бедра, а потом слабо сказала:
— Я думаю, у меня сломана правая нога.
Зак резко прервал осмотр и сел на корточки. Когда он посмотрел ей в лицо, Эмма закорчилась как червяк и отвела глаза.
— Понятно, — сказал он без всякого выражения.
— А ты не будешь проверять вторую ногу? — спросила Эмма.
— Для чего?
— А вдруг она сломана?
— Едва ли там есть что-нибудь, кроме пары синяков, которые ты вполне заслужила. Какого черта ты шляешься там, где нет ни души?
Эмма недаром была звездой в школьном драмкружке, а позднее в колледже. Две большие слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам.
Зак чертыхнулся.
— Я сделал тебе больно?
— Немножко. — Эмма шмыгнула носом и одарила его улыбкой, с какой леди Джейн Грей шла на эшафот.
— Извини, — сказал Зак.
— Не за что. Это я виновата.
— Да, — согласился он. — Давай посмотрим, сможешь ли ты стоять. — Зак поднялся и протянул ей руку.
Эмма приняла ее.
— А как же сломанная нога?
— Если сможешь стоять, значит, она не сломана. — Он дернул Эмму за руку, и девушка неохотно поднялась.
— Так я и думал. Ничего не сломано, — сказал Кент таким тоном, словно был убежден, что небольшой перелом пошел бы ей только на пользу.
Эмма зашаталась и потянулась к левому колену.
— Наверное, я потянула мышцу…
— Едва ли. По-моему, все в порядке. Малость в пыли, а к кардигану прилипли иголки. Но жить будешь.
Эмма хмуро покосилась на Зака, зашаталась снова и ухватилась за его руку.
— Не та нога, — сказал Зак, когда Эмма вытянула левую ногу и поморщилась. — У тебя сломана другая. Забыла?
Черт бы его побрал…
— Что же ты не смеешься? — спросила она.
— Было бы над чем. Не вижу ничего смешного в девчоночьем притворстве.
— Я не притворялась! — воскликнула Эмма. — И через неделю мне будет девятнадцать!
— В самом деле? Никогда бы не подумал.
На его лице не было и тени улыбки. Зак смотрел на нее как на надоедливое насекомое, которое испортило его прогулку.
Разочарованная, смущенная и не привыкшая к отказам, Эмма сердито сказала:
— Я женщина, Зак Кент. И могу это доказать.
— Сомневаюсь, маленькая мисс Серебряная Ложка[3]. Зачем трудиться взрослеть, если все, что вы хотите, достается вам за прекрасные изумрудно-зеленые глаза? — Он наклонился вплотную. — На этой неделе они зеленые, верно?
Эмма яростно уставилась на него.
— Зачем ты мне все это говоришь, Зак?
Зак пожал плечами и решительно сказал:
— Чтобы ты понимала… Женщина — это кто-то вроде моей сестры Мораг, которая воспитала нас восьмерых после смерти матери. Или другая моя сестра Катриона, которая ухаживает за умирающими детьми. — Он снял ее пальцы со своей руки и подтолкнул Эмму. — Иди. Скоро стемнеет.
Он был прав. Ветер стих, деревья не шумели, и безмолвие нарушалось только их дыханием. В воздухе пахло землей и летом. Эмма прислушалась к тишине, и тут ее терпение лопнуло.
